Евгений Зингер - Между Полюсом и Европой

В первый полет, хотя он и рекогносцировочный, берём довольно много груза да ещё садимся вдвоём с Михалёвым. Место второго (правого) пилота рядом с Фурсовым временно занимает опытный лётчик Лев Николаевич Власов.

В считанные минуты переносимся по диагонали через фьорд, и вот уже под нами не холодная вода залива, а изборождённая тысячами трещин и промоин загрязнённая голубовато-сероватая поверхность широкого языка Королевского ледника. Бесчисленные потоки талых речушек и ручьёв стремительно скатываются со льда в пропасти и залив. Вертолёт продолжает набирать высоту. Справа от нас остались выстроившиеся друг за другом массивные горы-близнецы Три Короны — Свеа, Нора и Дана. Влево уходит вытянутое меж острых гор узкое ледниковое плато Исаксена, где в 1934 году работал Ханс Альман.

Вот и Хольтедальфонна! Сверху поверхность ледникового плато напоминает отбеленную накрахмаленную простыню. Дальние склоны гор медленно начинают затягиваться непрозрачной темно-серой вуалью: там, по всей вероятности, уже идёт сильный снег с дождём. Подножия ближних гор, окаймляющих плато, тонут в грязных лохмотьях рваного тумана. Торчащие из него отдельные вершины напоминают сказочные замки и башни, словно висящие в небе. Погода ухудшается. Где-то уже рядом должна находиться и наша цель — ледораздел плато. Определить с воздуха место, где будет создана станция гляциологов, всегда представляет сложную задачу. На узенькой вертикальной лесенке, на которой обычно стоит бортмеханик за спиной правого пилота, сейчас маячит высокая худощавая фигура Володи Михалёва. По просьбе Фурсова он должен показать ему нужную нам точку. Вот Володя что-то кричит лётчикам, усиленно жестикулируя левой рукой: видно, обнаружил искомое место!

Начинаем быстро снижаться. Белое полотно снежной пустыни приближается к иллюминатору с кинематографической быстротой. Вертолёт резко ложится на левый борт, и я замечаю на слепящей глаза однообразной белизне поверхности плато Хольтедаля взрыв дымовой шашки. С её помощью лётчик определяет направление ветра и уточняет манёвр посадки. Прежде здесь ещё никто не опускался на летательных аппаратах, никто не знает толщину и плотность снежного покрова, ориентировку и расположение замаскированных снегом коварных трещин. Отсутствие этих важных сведений должно беспокоить лётчиков. Корпус машины начинает дрожать и вибрировать всё сильнее и сильнее, значит, зависаем над ледником и через несколько секунд мягкие колеса коснутся его поверхности. Но что такое? Какая-то неведомая сила накрывает нас полупрозрачным колпаком. Мгновение — и он приподымается, а затем вновь опускается. Ну конечно же, это туман, предательски подкравшийся сюда, решил, видимо, затеять неуместную сейчас игру «в кошки-мышки». Длинная рука Снежной королевы дотянулась и до плато Хольтедаля, стараясь не пустить в свои владения гляциологов. Фурсов стремительно бросает тяжёлую машину вверх и вырывается из навязчивых объятий небольшого облака, плывущего по самому ледоразделу.

Сделав несколько кругов над этим местом, вновь идём на посадку, и опять непонятно откуда взявшийся туман обволакивает все вокруг. Приходится ещё раз поспешно ретироваться. Неприятная воздушная игра «в кошки-мышки» продолжается. В такой погодной ситуации командир вертолёта имеет полное право принять решение вернуться в Ню-Олесунн.

Не один раз приходилось нам летать с Василием Фёдоровичем Фурсовым на Шпицбергене, и всегда поражался я его исключительной выдержкой, настойчивостью, мастерством, мужеством, его чувством ответственности за порученное дело независимо от того, сложное задание или простое. Хотя, откровенно говоря, любой полет над фьордами, горами и ледниками архипелага не совсем правильно укладывать в понятие «простой»! Василий влюблён в свою рискованную профессию. Про таких людей обычно говорят: «Летает смело, красиво и надёжно!»

Ещё в Баренцбурге он как-то разоткровенничался:

— Знаешь, чем мне нравится работать на вертолёте? Летаю низко, неторопливо, могу любоваться природой: все хорошо видно из кабины. Если есть необходимость — почти всегда можно сесть. А вот скажи, какое получаешь удовольствие, летая на реактивном самолёте? Носишься над облаками, словно заводной, с большой высоты ничего толком не увидишь, что делается на земле, да ещё подай тебе солидный аэродром, чтобы сесть!…

Вот и теперь Фурсов, конечно же, знает, как важно нам сейчас попасть на ледник. Поэтому пилот целеустремлённо, но не бесшабашно продолжает борьбу с коварными силами природы, упорно «перескакивает» с одного места на другое, пока наконец не выбирает наиболее удачный момент для посадки.

Привычным рывком бортмеханик открывает дверь и ловко спрыгивает с подножки вертолёта, висящего в метре от поверхности ледника. В тот же миг человек проваливается в рыхлый снег почти до пояса — верный сигнал пилоту о невозможности садиться в этом гиблом месте. Механик выбирается из снежного «капкана» и уходит в сторону. Пройдя метров 100, он останавливается и вдруг начинает очень энергично топать ногами. Издали его занятие напоминает зажигательный африканский танец. Лишь убедившись в надёжности «площадки», наш расторопный механик разводит руки в стороны, изображая букву «Т». Получив «добро» на посадку, Фурсов осторожно подводит свою семитонную «стрекозу» вплотную к одиноко стоящему на леднике человеку и аккуратно прижимает её к поверхности. Колеса плавно, но глубоко продырявливают рыхлый, сильно насыщенный талой водой снег и тонут в нём до самого верха. Тогда пилот слегка приподнимает передние «ноги» вертолёта, и механик подкладывает под них специально захваченный для этого деревянный трап. Вздыбленная машина вскоре принимает горизонтальное положение. Но чтобы ненароком не упасть набок и не провалить огромной тяжестью находящийся, возможно, в этом месте снежный «мост», Фурсов не выключает двигателя, и лопасти продолжают резать со свистом воздух.

Командир знаками показывает, чтобы мы быстрее разгружали вертолёт: необходимо сделать сюда ещё один рейс сразу двумя машинами, а погода ждать не будет. В пожарном порядке выбрасываем на снег палатку, продукты, рацию, спальные мешки и приборы — всё необходимое для того, чтобы можно было жить и работать на леднике, если вертолёты не смогут вернуться. Арктика остаётся Арктикой и в наши дни: она по-прежнему изменчива, коварна и даже зла по отношению к человеку, который не хочет считаться с её повадками.

Аврал окончен. Бортмеханик последним садится в вертолёт, захлопывая за собой дверь, когда длинные усы-лопасти уже выпрямились от сильного вращения винта. Тупорылый, с виду неуклюжий Ми-4 словно ожил — задрожал, затем слегка пошевелился, едва заметно, чуточку лениво приподнял передние колеса и снова опустил их в снежную борозду. Постепенно нараставший шум двигателя достиг апогея. Машину будто охватил болезненный озноб: она стала покачиваться из стороны в сторону, как уставший путник. Потом неторопливо, совсем по-деловому легко вытащила наружу свои растопыренные ноги и полетела вперёд, едва не касаясь ледника широким округлым носом. Десятки раз видел я, как взлетают вертолёты, но, как мальчишка, готов ещё и ещё раз любоваться этим зрелищем.