Владимир Арсеньев - По Уссурийскому краю. Дерсу Узала

После чая стрелки начали вьючить коней; Дерcу тоже стал собираться. Он надел свою котомку, взял в руки сошки и берданку. Через несколько минут отряд наш тронулся в путь. Дерcу пошел с нами.

Ущелье, по которому мы шли, было длинное и извилистое. Справа и слева к нему подходили другие такие же ущелья. Из них с шумом бежала вода. Распадок [7] Местное название узкой долины. становился шире и постепенно превращался в долину. Здесь на деревьях были старые затески; они привели нас на тропинку.

Гольд шел впереди и все время внимательно смотрел под ноги. Порой он нагибался к земле и разбирал листву руками.

– Что такое? – спросил я.

Дерcу остановился и сказал, что тропа эта не конная, а пешеходная, что идет она по соболиным ловушкам, что несколько дней назад по ней прошел один человек и что, по всей вероятности, это был китаец.

Слова гольда нас всех поразили. Заметив, что мы отнеслись к нему с недоверием, он воскликнул:

– Как ваша понимай нету? Посмотри сам.

После этого он привел такие доказательства, что все наши сомнения отпали разом. Все было так ясно и так просто, что я удивился, как этого раньше я не замечал. Во-первых, на тропе нигде не видно было конских следов; во‐вторых, по сторонам она не была очищена от ветвей; наши лошади пробирались с трудом и все время задевали вьюками за деревья. Затем повороты были так круты, что кони не могли повернуться и должны были делать обход; через ручьи следы шли по бревну, и нигде тропа не спускалась в воду; бурелом, преграждавший путь, не был прорублен – люди шли свободно, а лошадей обводили стороной. Все это доказывало, что тропа не была приспособлена для путешествий с вьюками.

– Давно один люди ходи, – говорил Дерcу как бы про себя. – Люди ходи кончай, дождь ходи. – И он стал высчитывать, когда был последний дождь.

Часа два мы шли по этой тропе. Мало-помалу хвойный лес начал заменяться смешанным. Все чаще и чаще стали попадаться тополь, клен, осина, береза и липа. Я хотел было сделать второй привал, но Дерcу посоветовал пройти еще немного.

– Наша скоро балаган найди есть, – сказал он и указал на деревья, с которых была снята кора.

Я сразу понял его. Значит, поблизости должно быть то, для чего это корье предназначалось. Мы прибавили шагу и через десять минут на берегу ручья увидели небольшой односкатный балаган, поставленный охотниками или искателями женьшеня. Осмотрев его кругом, наш новый знакомый опять подтвердил, что несколько дней тому назад по тропе прошел китаец и что он ночевал в этом балагане. Прибитая дождем зола, одинокое ложе из травы и брошенные старые наколенники из дабы [8] Прочная синяя материя, из которой китайцы шьют себе одежду. свидетельствовали об этом. Тогда я понял, что Дерcу – не простой человек. Передо мной был следопыт, и невольно мне вспомнились герои Купера и Майн Рида.

Надо было покормить лошадей. Я решил воспользоваться этим, лег в тени кедра и тотчас же уснул. Часа через два меня разбудил Олентьев. Проснувшись, я увидел, что Дерcу наколол дров, собрал бересту и все это сложил в балаган. Я думал, что он хочет его спалить, и начал отговаривать от этой затеи. Но вместо ответа он попросил у меня щепотку соли и горсть рису. Меня заинтересовало, что он хочет с ними делать, и я приказал дать просимое. Гольд тщательно обернул берестой спички, отдельно в бересту завернул соль и рис и повесил все это в балагане. Затем он поправил снаружи корье и стал собираться.

– Вероятно, ты думаешь вернуться сюда? – спросил я гольда.

Он отрицательно покачал головой. Тогда я спросил его, для кого он оставил рис, соль и спички.

– Какой-какой другой люди ходи, – отвечал Дерcу, – балаган найди, сухие дрова найди, спички найди, кушай найди – пропади нету.

Помню, меня глубоко поразило это. Я задумался… Гольд заботился о неизвестном ему человеке, которого он никогда не увидит и который тоже не узнает, кто приготовил ему дрова и продовольствие. Я вспомнил, что стрелки, уходя с биваков, всегда жгли корье на кострах. Делали они это не из-за озорства, так просто, ради забавы, и я никогда их не останавливал. Этот дикарь был гораздо человеколюбивее.

– Лошади готовы! Надо бы идти, – сказал подошедший ко мне Олентьев.

– Да, надо идти…

– Трогай! – сказал я стрелкам и пошел вперед по тропинке. К вечеру мы дошли до того места, где две речки сливаются вместе, откуда, собственно, и начинается Лефу.

После ужина я рано лег спать и тотчас уснул.

На другой день, когда я проснулся, все люди были уже на ногах. Я тотчас отдал приказание седлать лошадей и, пока стрелки возились с вьюками, успел приготовить планшет и пошел вперед вместе с гольдом.

От места нашего ночлега долина стала понемногу поворачивать на запад. Левые склоны ее были крутые, правые – пологие. С каждым километром тропа становилась шире и лучше. В одном месте лежало срубленное топором дерево. Дерcу подошел, осмотрел его и сказал:

– Весной рубили; два люди работали; один люди высокий – его топор тупой, другой люди маленький – его топор острый.

Для этого удивительного человека не существовало тайн. Как ясновидящий, он знал все, что здесь происходило. Тогда я решил быть внимательнее и попытаться самому разобраться в следах. Вскоре я увидел еще один порубленный пень. Кругом валялось множество щепок, пропитанных смолой. Я понял, что кто-то добывал растопку. Ну а дальше? А дальше я ничего не мог придумать.

– Фанза близко, – сказал гольд как бы в ответ на мои размышления.

Действительно, скоро опять стали попадаться деревья, оголенные от коры (я уже знал, что это значит), а метрах в двухстах от них на самом берегу реки среди небольшой полянки стояла зверовая фанза. Это была небольшая постройка с глинобитными стенами, крытая корьем. Она оказалась пустой. Это можно было заключить из того, что вход в нее был приперт колом снаружи. Около фанзы находился маленький огородик, изрытый дикими свиньями, и слева – небольшая деревянная кумирня, обращенная, как всегда, лицом к югу.

Внутренняя обстановка фанзы была грубая. Железный котел, вмазанный в низенькую печь, от которой шли дымовые ходы, согревающие каны (нары), два-три долбленых корытца, деревянный ковш для воды, кухонная тряпка, железная ложка, метелочка для промывки котла, две запыленные бутылки, кое-какие брошенные тряпки, одна или две скамеечки, масляная лампа и обрывки зверовых шкур, разбросанные по полу, составляли все ее убранство.

Отсюда вверх по Лефу шли три тропы. Одна была та, по которой мы пришли, другая вела в горы на восток, и третья направляясь на запад. Эта последняя была многохоженая – конная. По ней мы пошли дальше. Стрелки закинули лошадям поводья на шею и предоставили им самим выбирать дорогу. Умные животные шли хорошо и всячески старались не зацеплять вьюками за дерево. В местах болотистых и на каменистых россыпях они не прыгали, а ступали осторожно, каждый раз пробуя почву ногой, прежде чем поставить ее как следует. Этой сноровкой отличаются именно местные лошадки, привыкшие к путешествиям в тайге с вьюками.