Андрей Матусовский - Среди индейцев Западной и Северо-Западной Амазонии

– Да, кстати, в сельве очень много ядовитых змей. Но среди прочих, мы особенно боимся одну ядовитую змею, которую называем шешупе. Это очень опасная змея. У нее сильнодействующий яд, длинные зубы и очень сильная хватка. Она может не только прокусить резиновый сапог, но и порвать его. Когда шешупе наносит укус, то еще на несколько сантиметров продирает своими зубами мышцу, чтобы как можно глубже впрыснуть свой смертоносный яд. А опасна она потому, что ночью в сельве реагирует на свет фонаря или костра и ползет к источнику света, атакуя того, кто находится с ним рядом. Мы, например, идя в лес ночью, либо вообще обходимся без фонаря, полагаясь на сияние звезд и луны, либо берем с собой сразу два фонаря. Завидев приближающуюся шешупе, мы сразу же бросаем один фонарь и быстро бежим прочь от этого места. Отбегаем на несколько десятков метров и лишь потом включаем второй фонарь.

Следом я узнаю – после укуса шешупе, если не оказать своевременную квалифицированную медицинскую помощь, взрослый человек умирает через один час пятнадцать минут.

Мне так и не удалось до конца выяснить, о каком виде змеи шла речь. Но скорее всего, бора рассказывали о бушмейстере.

Бушмейстер или сурукуку (Lachesis mutus) достигает в длину трех метров шестидесяти сантиметров, обитает в густых тропических лесах; распространен от Никарагуа до Боливии и юго-восточной Бразилии. Бушмейстер имеет рупные ядовитые железы, длина клыков достигает двух с половиной сантиметров.

– Ладно, Андрей, мы засиделись, пора охотиться. Ты идешь с нами на охоту? Фонарь брать не будем. Пойдем в полной тишине вот по этой тропе, огибающей кольпу, и как только увидим красные точки – глаза – сразу же стреляем. Ты идешь с нами?

Я машинально выстраиваю в голове логическую цепочку: ночь в джунглях – мы уже несколько часов у костра – на охоту в кромешную темноту без фонаря – шешупе – один час пятнадцать минут.

– Нет, я, пожалуй, полезу в свой гамак спать, не пойду я с вами на охоту, – отвечаю им.

Перед тем как покинуть лагерь, организованный для ночевки в сельве, согласно традиции бора, ему обязательно надо присвоить свое особенное имя и как-то это отметить. В дальнейшем данное лагерю имя будет служить ориентиром места для бора. Мы называем нашу стоянку «Лагерем счастливой ночевки». Один из индейцев вырезает ножом это название испанскими словами на стволе большого дерева, и мы покидаем наш ночной бивуак.

Бора очень трепетно относятся к своему лесу, я бы даже сказал, с определенной долей поэтики.

– Посмотри, какой замечательный лес вокруг, – восклицает идущий с нами глава местной общины бора, – как в нем здорово находиться, какие красивые вокруг деревья. Мне нравится здесь быть, тут мне хорошо. – Говоря это, он пыхтит изо рта зеленоватым порошком маании, придающим ему дополнительные силы и приглушающим чувство голода, который он положил себе в рот специально для похода по джунглям.

В лесу, в двух совершенно глухих, никак не расчищенных местах джунглей, мы наталкиваемся на стопку явно специально подготовленных досок. Мои опасения о присутствии в этом отдаленном углу джунглей нелегальных лесозаготовителей очень быстро развеивают сами бора. Оказывается, они иногда напиливают несколько досок из наиболее ценных пород деревьев, чтобы затем с большим трудом вынести их на себе из леса на продажу и заработать хоть какие-то деньги.

Ымопа – проводник экспедиции

Леса, в которых я сейчас нахожусь, богаты не только деревьями ценных пород древесины, но и легендарными каучуконосными деревьями. Поэтому в конце XIX – начале ХХ века здесь вспыхнул печально известный каучуковый бум, сыгравший трагическую роль в судьбе всех индейских групп, населявших к тому времени этот регион.

Оставил он свой неизгладимый след и в умах бора. Как они сами рассказывают, пришлые хозяева каучуковых плантаций превратили их практически в рабов, заставляя целыми днями собирать в лесах ценнейший природный продукт. Существовала дневная норма по сбору каучука, которую обязан был выполнить каждый индеец. В случае невыполнения нормы следовало жестокое наказание. В сознании бора сохранилась память о случаях, когда их просто убивали ради забавы.

Малока бора в поселке Пебас

Конструкции малоки крепят лианами

Конек крыши малоки

Свод малоки

Особенно в этом «преуспел» некий Хулио Оран, для бора его имя – синоним порабощения, угнетения и геноцида. Бора хорошо помнят, что у Хулио Орана и его людей было жестокое развлечение: напившись, эти нелюди начинали стрелять в бора в упор из ружей, предварительно выстроив индейцев в ряд по тридцать человек. У матерей вырывали из рук младенцев и, держа их за ноги, с размаху разбивали их головы о стволы деревьев.

Как говорят бора, до времен геноцида существовало как минимум три крупных деревни, в которых в общей сложности проживало более трех тысяч человек. К 20-м годам ХХ века многие группы уитото, в том числе и бора, фактически стояли на грани физического уничтожения.

Не выдержав рабского обращения, убегая, спасаясь от эксплуатации и физического уничтожения, племена уитото стали переселяться с родных земель в другие области, подальше от ненавистных угнетателей. Включились в этот процесс и индейцы бора. Так большая часть бора переселились из Колумбии, из междуречья Путумайо и Какеты, исконной территории своего проживания, в Перу, в район севернее Амазонки.

– Ответьте мне, – спрашиваю я бора, – не сохранилось ли у вас после таких ужасов и бед озлобления на всех белых?

– Нет. Иначе бы вы тут уже не сидели. Мы бы вас тогда давно съели, – смеются они в ответ.

Их смех имеет под собой основание. Еще до 20-х годов ХХ века бора, убивая своих врагов, так же, как и другие уитото, съедали их. На заданный мной вопрос, почему они это делали, бора просто ответили: «Ты же слабый, я убил тебя. Что же с тобой мне еще делать, как не съесть тебя».

Подверженные депрессии, находящиеся на грани физического уничтожения, в 20—30-е годы ХХ века бора стали отходить от некоторых исконных традиций.