Дмитрий Коваль - Чудеса у меня под ногами. Очерки о находках

Золото часто называют «жёлтым дьяволом» – и для красоты словца, и для того, чтобы списать на его счёт причины едва ли не всех человеческих бед: мол, это золото во всём виновато, а человек – всего лишь его жертва. Но, на мой взгляд, металл здесь ни при чём. В бедах людей виновато не золото, а человеческие пороки, и в частности алчность. Даже если золото как-то и связано с дьяволом, то оно в его руках играет роль всего лишь увеличительного стекла, через которое тот рассматривает человеческие души, и прибирает к себе только тех, в ком разглядел «свой контингент». В то же время во многих древних цивилизациях к золоту относились как к божественному символу Солнца. Вот и в наше время купола православных храмов покрывают золотом. Скептически отношусь к предсказательной астрологии, но кое в чём согласен с Павлом Глобой: золото не доброе и не злое – оно «наследует» характер своего хозяина. В руках доброго мастера оно превращается в прекрасные ювелирные украшения, в произведения искусства, в детали внутреннего убранства православных храмов и незаменимые детали сложных приборов. Для злого же человека золото – вечный объект зависти, жадности, средство обогащения, «окупающее» собой подлость, предательство, и даже пролитую человеческую кровь.

Лично же для меня золото, прежде всего, остаётся красивым минералом. Самородные металлы, вкрапленные в породу, вообще красивы. И хотя мне так и не довелось держать в руках настоящие золотые самородки, я всё-таки счастлив, что моя детская мечта осуществилась уже в той мере, в какой это было описано мною выше.

Однажды, когда мне было 9 лет, на берегу речки, протекавшей неподалёку от нашего дома, я подобрал обломок кости. Её вымыло из прибрежного ила по весне, во время таяния снега…

По легенде, в этой речушке купалась сама Екатерина Великая во время своего вояжа по Новороссийской губернии. Новороссией тогда назывались земли юга современной Украины, недавно присоединённые к российской империи после победы над Крымским ханством. А Кременчуг из пограничной крепости превратился на некоторое время в губернский город, столицу новой административной единицы. Командовал кременчугским гарнизоном сам Александр Васильевич Суворов. К приезду императрицы городу постарались придать столичный вид с потёмкинским размахом. Екатерине Кременчуг очень понравился. Не оставила она, якобы, без внимания и эту небольшую речушку. Спускалась она к ней, как гласит легенда, по белым мраморным ступеням. Мраморными плитами якобы было выложено и дно речки в том месте, где императрице было предложено искупаться.

Теперь в это трудно было поверить, поскольку речушка поросла камышом, затянулась ряской, а местные жители местами превратили её берега в свалку бытового мусора. В довершение к этому в неё периодически сливали канализацию. Стала гибнуть рыба. Я с друзьями пытался спасти мальков: вылавливал их сачком и выпускал в наполненную водой бочку, стоявшую в нашем огороде. Ещё у меня была мечта найти остатки мраморной лестницы, а также очистить дно речки хотя бы от металлолома с помощью «сильного магнита», который обещал принести один из моих друзей. Обещанный магнит он так и не принёс. И мне оставалось беспомощно созерцать, как речка продолжает превращаться в большую помойку.

Кости, белеющие в кучах мусора на её берегу, мне приходилось видеть и прежде. Но эта кость привлекла моё внимание необычным коричневым цветом, который, по моему мнению, однозначно свидетельствовал о её древности. В пользу древности кости свидетельствовали и пронизывавшие её трещинки. Некоторое время я хранил её в своей детской коллекции, пока не стал находить нечто гораздо более существенное…

Благодаря маме, работавшей в библиотеке медицинского училища, я с ранних лет имел возможность читать интересные книги. Причём больше всего меня интересовала археологическая тематика. Вряд ли это было только лишь потому, что я мечтал найти клад. С ранних лет меня живо интересовало то, каким был мир до моего рождения. Именно поэтому меня завораживали старинные вещи – они были молчаливыми свидетелями тех событий, которые происходили до моего появления в этом мире. Я завидовал археологам, выкапывавшим из земли древности. Само прикосновение к ископаемым раритетам мне казалось волшебным актом прикосновения к прошлому.

Рано заинтересовал меня и вопрос о происхождении человека. Уже во втором классе я прочитал первую научно-популярную книгу на эту тему, из которой узнал кто такие австралопитеки, питекантропы, неандертальцы и кроманьонцы. Несмотря на инстинктивный страх, испытываемый перед человеческими костями, мне страстно хотелось раскапывать в пещерах стоянки первобытных людей, а в школе, на уроках рисования я даже изображал в своём альбоме черепа неандертальцев. Древние инстинкты теснила детская любознательность…

Во время «раскопок» в огороде я порой находил мелкие косточки, и даже небольшие челюсти с зубами. Но то были останки кроликов, которых разводил дед, и которых мы любили кушать, а также, вероятно, останки кошек и собак, когда-то живших в этой усадьбе. Я понимал, что это не древние кости, и знал, что настоящие древности следует искать гораздо глубже, и может даже где-нибудь в другом месте. Но где?

Я грезил раскопками, но не знал, где именно следует копать землю, чтобы найти стоянки первобытных людей, древние города, затерянные сокровища, кости ископаемых животных. Опыт огородных раскопок говорил о том, что наобум можно копать долго, но безрезультатно.

С появлением в моей жизни Песчанского карьера ситуация изменилась. Прежде недоступные для меня земные слои были там обнажены на большом протяжении. Несмотря на название, в этом карьере добывался исключительно гранит. Имя же ему дало расположенное рядом село Песчаное. На гранитах лежали зелёные «глины», а ещё выше – желтовато-белые кварцевые пески. Поскольку пески залегали под слоями чернозёма и рыжеватой глины, сомневаться в их древности не приходилось. Но какова степень этой древности я понятия не имел.

Вопрос о происхождении и геологическом возрасте карьерного песка не давал мне покоя. Этот песок очень походил на тот, который слагал современные берега Днепра. Но от Песчанского карьера до днепровского берега было около трёх километров. Мне – в то время одиннадцатилетнему мальчишке – трудно было представить, что когда-то Днепр был настолько широк, что линия его левого берега проходила через село Песчаное. Но оказалось, что «расширять» русло Днепра до нескольких километров было совсем не обязательно: где-то я прочитал, что реки, подмывая берега, постепенно изменяют свои русла. В то, что русло Днепра могло за тысячи лет переместиться на три километра западнее, верилось уже легче. Но меня ещё смущало другое обстоятельство: чистые кварцевые пески были распространены на обширной площади восточной окраины города. Эта песчаная равнина с мелкобугристым рельефом, покрытая пятнами сосновых насаждений, отстояла от современного днепровского берега ещё дальше, чем Песчанский карьер. Обширные песчаные пустыри, зажатые между сосновыми лесами, невольно напоминали мне пустыню. И тогда я посчитал наиболее вероятной другую версию происхождения этих песков: они были оставлены древним морем.