Геннадий Белошапкин - До горний выси

Мы рассчитывали выйти к увиденному водоему, на берегу которого находилась изба. По пути я тщетно оглядывал скалы, надеясь заметить горных козлов, о которых читал в книгах. К вечеру достигли озера. По его берегам росла сочная трава. Вода была изумрудно-зеленой. Она оказалась такой прозрачной, что даже на глубине виднелись все камни.

Мы вволю напились ледяной воды и по едва заметной тропинке вышли к избе, которая была сложена из нетолстых бревен. Внутри имелись нары, небольшая железная печка. У маленького застекленного окна располагались грубо сколоченный стол и огромная лавка. Неожиданно из-под нар выскочил горностай и внимательно осмотрел нас своими черными бусинками глаз. Он, наверное, привык к частым посещением жилища туристами. Зверек немного посидел и, недовольно «уркнув», исчез под нарами.

Сил на решающее восхождение на основную вершину Боруса у нас уже не осталось. Решили отложить штурм горы на завтра. Но утром в горах испортилась погода. Пошел мелкий дождь, небо затянули низкие без просвета серые облака. В таких условиях взбираться по скользким камням было опасно.

Целый день мы валялись на нарах. От скуки затеяли турнир, соревнуясь в меткости стрельбы по мишени. На кону была банка сгущенки. В итоге не без легкого плутовства я и Виктор, к явному неудовольствию других участников, выиграли этот приз.

Утро следующего дня встретило нас моросящим дождем, который выводил на крыше свою грустную мелодию. Все было окутано промозглым туманом. Затяжной дождь шел всю ночь. Несмело нарождался новый день. Природа молчала. Тишина угнетала все живое. Даже так полюбившийся нам смелый белогрудый зверек не появлялся из своего убежища. В лесу не слышно было птиц. Только в горах глухо гремели камнепады, да уныло скрипела сухостоина за окном.

Еда у нас заканчивалась. Да еще один участник нашей группы получил травму. Это случилось утром. Вовка Шептюк колол дрова, и отлетевшая щепа поранила ему глаз. Мы решили возвращаться домой. Стали собираться и на полке нашли журнал восхождений на Борус. Сделали запись о том, что покорили вершину, которая оказалась отрогом главного хребта. В шутку окрестили ее «Пиком дураков». Приехав в Майну через 30 лет, я с удивлением узнал, что это название сохранилось в среде горовосходителей.

А мы налегке, почти бегом, спустились вниз к Енисею и к вечеру вернулись в свой поселок. У нас навсегда сохранилась мечта подняться когда-нибудь на вершину Боруса. Об этом походе я сложил несколько строк. «На Борусе дожди. Меня уже не жди. Умоется слезой осенний листопад…».

В Саянах прошла моя юность. Там я полюбил сверкающие громады гор и бесконечные таежные дали, где слушал волшебную музыку живой природы и, возвращаясь через много лет к себе на родину, как святая святых, пронес в своей душе любовь к этому суровому и прекрасному краю.

Когда одиночество комом подкатит под горло,

И сдавленный стон еле слышно в обрыв упадет,

Крик этот о помощи эхо подхватит проворно,

Усилит и бережно в руки своих принесет.

Владимир Высоцкий

Эту историю я услышал еще в юности. Рассказал ее мой дядя – Александр Сергеевич Белошапкин. Работал он тогда в прокуратуре города Абакана. Имея большой жизненный опыт, высшее юридическое образование, острый ум и хорошую память, дядя Саша, бывая у нас в Майне, своими увлекательными рассказами, всегда собирал возле себя благодарных слушателей. Очередное его повествование мне хорошо запомнилось тем, что действие происходило в наших местах.

Петр Ильич Никитин родился в Москве. Закончил Горный институт с отличием и, как перспективный горный инженер, был распределен в партию по поиску урановых руд. Сначала работал в полевых экспедициях на юге Сибири, затем обзавелся семьей и осел в Томске. Преподавал в Политехническом институте. Стал кандидатом наук.

И вдруг, в 1949году вышло постановление Совета Министров №1409—506 под грифом «совершенно секретно» о том, что группа геологов злонамеренно скрывала от Советского государства ценные месторождения в Красноярском крае, умышленно направляла по ложному пути, в результате чего не сдавались в эксплуатацию Маинский и Сорский рудники. Поиски полезных ископаемых велись формально, и направлялись враждебными элементами в ущерб государству. В приложении к постановлению предлагалось: для освоения месторождений организовать необходимое количество исправительно-трудовых лагерей и спецпоселков.

Начались репрессии. Никитина, как и многих геологов арестовали. Ему дали 10 лет за вредительство в области геологии. Отправили в лагерь на лесоповал под хребет Борус, что на юге Хакасии. Ближайшим населенным пунктом был поселок Майна и Маинский рудник, оценку запасов и перспективу развития которого в свое время давал геолог Петр Ильич Никитин.

Заключенные жили в бараках, заготавливали лес, который свозили на лошадях к Енисею, вязали плоты и сплавляли их в поселок Майна на лесозавод. Суровый климат, тяжелый труд, плохое питание делали свое дело: заключенные болели, умирали, гибли на лесоповале. Трупы складывали в штабеля, как бревна, потом свозили к реке, где спускали в проруби на корм рыбам. «Концы в воду» – это выражение точно отражало окончание жизненного пути, лишенных каких либо прав, бывших свободных граждан самой свободной страны Советов, где так вольно дышит человек.

Во второй половине зимы из-за сильных морозов снабжение таежной командировки ухудшилось настолько, что ЗК уже не знали: проснуться ли они завтра и смогут ли выйти на работу, а значит получить и до того скудную лагерную пайку. Начальству был нужен план любой ценой и «вохра» (вооруженная охрана) зверствовала по любому поводу.

Обессиленные, голодные люди объедали хвою, собирали горный шиповник, промороженные ягоды черники и брусники. Иногда удавалось найти не объеденную до конца кедровую шишку. Однажды в ущелье, по которому протекал ручей, заключенные обнаружили в корнях векового кедра берлогу медведя. Бригадир трезво оценил находку, риски связанные с ее сокрытием и решил это дело «замутить»: если удастся добыть зверя, то они смогут продержаться до весны.

Он отобрал пятерых самых сильных и надежных медвежатников. Трое из них были из кержаков: таежные охотники, они смело ходили один на один на медведя и сразу согласились с предложением «бугра». Заключенные, взятые на подстраховку, также были не из робкого десятка и могли, не моргнув глазом, завалить любого – хоть медведя, хоть черта лысого. Особо среди них выделялся здоровый, двухметрового роста мужик по имени Жора. Заросший по глаза густой щетиной, он сам был похож на дикого зверя. Как говорят блатные, дерзкий на руку, больной на голову, он мог голыми руками задавить любого. А попал Жора в лагерь за то, что придя устраиваться проходчиком на Майнский рудник, получил первым делом аванс, сломал выданную накануне совковую лопату и сказал, чтобы ему выковали под его силу и рост «сурьезный струмент». Аванс он, как водится, пропил, работать не хотел и через неделю на разнарядке в забое кинул сработанную в местной кузне лопату, больше похожую на ковш экскаватора, в отвал и сказал: «Кто это сделал – пускай ей и работает!» Повернулся и ушел гужбанить дальше.