С. Сысоева - По дороге в Азии. Путевые заметки

WARUNG BAMBOO

Уныние – человеческая производная. Нас в нем воспитывали, вкладывали его, передавали из поколения в поколение, как будто это ценность, как будто без него нельзя.

На самом деле нет в унынии необходимости, оно человеку несвойственно, с него легко переключиться, а постепенно и совсем забыть.

Каждый раз, когда в Warung Bamboo прихожу, думаю: какая я счастливая. Сижу на втором этаже на веранде, еда хорошая, тепло, планов много и улыбаться хочется.

Выберите момент счастливый, запомните или вспомните его и, как только уныние подкрадывается – бабах! – вызывайте картинку из памяти, цепляйтесь за нее, оглядитесь вокруг, выберите счастливое и как бусины нанизывайте одно к другому, получается такая цепочка счастья и с каждым разом вы легче «нет» говорите унынию, на лице появляется улыбка, а в голове мысль – какой я счастливый и как же хорошо жить на свете.

«DENPASAR»

Я улетала в дождь, я опоздала в аэропорт, мальчик на регистрации – табличка «closed» – улыбался, движения тонких рук плавные, на моем рюкзаке бумажная бирка «Denpasar», я бегу по длинному коридору к самолету…

Lima puluh lima, распорядитель такси признает за свою, я еду по вечерней Куте, тщетно пытаясь вспомнить, в какой раз я приезжаю на Бали. В седьмой, сто двадцать третий или может тысяча сто одиннадцатый.

В комнате белые стены и пахнет краской. Я передвигаю кровать, затем еще раз, бегаю в тапочках по холодной плитке, вода холодная тоже, холодный воздух из кондиционера, холодные порывы ветра, волны на море под полтора метра, дождь, ливень, капли бьют с размаха в окно, я закутываюсь в спальник и пытаюсь закрыть глаза.

Вайан из магазина соломенных сумок заходит издалека: туристы, русские, по-английски не говорят. Байк арендовали, поехали ужинать, байк растворился в темноте навсегда. «Вы говорите по-английски, – осторожно продолжает Вайан, – может быть переведете. Там страховка, договор, надо платить триста долларов. Они по-английски не говорят, не понимают».

Вайан хороший знакомый, но я на стороне русских. Юлю и уворачиваюсь, начинаю извиняться заранее, что помочь не смогу, скорее всего. «Перевести нужно, – повторяет Вайан и смотрит в глаза, – ты почти уже наша, ты сколько на Бали – год?»

В магазин приходит турист, молодой человек лет двадцати восьми. Яркие штаны до колена, небрит, озадачен. Вчера карту кредитную здесь оставил. В голосе бойцовские нотки, парень готов к драке, делает шаг вперед. За прилавком две девочки и мальчик, мальчик достает карту, протягивает туристу, тот долго роется в кошельке, сует мальчику три скомканные бумажки. Три тысячи рупий, тридцать центов.

Я год на Бали, я смотрю на бумажки, мне стыдно. Мальчик разжимает пальцы, деньги падают на прилавок. Мне стыдно; я хочу извиниться за того, к чьему племени все еще принадлежу. Потому что я и там, и там, я и за тех, и за других, я хочу, чтобы все были счастливы – и Вайан, и мальчик, и даже турист. Я оплачиваю покупку и думаю, какой должна быть благодарность? Вспоминаю Вайана. Иду по длинному переулку в его магазин, говорю: «Вайан, завтра если поедем, днем поедем. Днем, не утром».

ПРО СВОБОДУ

Мы с моим почти другом Бени разговаривали про свободу, сидя у него магазине бус. Он сказал, что в Индонезии свободы много, а в Америке ее нет. В Индонезии можно делать, что хочешь, и поэтому ты свободен. Можно мусор кидать где попало, а можно Феррари не иметь и не хотеть даже. Даже по бусам свобода в Индонезии есть. Можно купить бусину антикварную, а можно вместо нее бусину современную. Не разберешь, какая антикварная, какая нет, но и та, и другая будет стоить либо десять тысяч рупий, либо сто тысяч. И твоя свобода в том, покупать или нет, и брать за эти деньги ту или другую.

Я насчет свободы с ним согласна. Я про индо-свободу еще в Непале говорила, где ищущие духом проживают, потому что там свобода якобы. Я ищущим говорила: хотите свободы, в Индонезию поезжайте. В Непале свободы нет, потому что в Непале вообще не знают, что такое свобода. А как свобода может быть, если про нее либо не слыхивали, либо сравнивать не с чем.

Не знаю, как насчет свободы вообще, а в Индонезии она есть. Своя собственная, правда. Складывается впечатление, что там все свободны, но в определенных границах. Что как будто есть некий потолок, выше которого не то, что нельзя – про то, что выше что-то находится, в Индонезии не знаю, и посему считают себя свободными. Смотришь на все и сравниваешь: в Монголии поют лучше, в Америке небоскребы выше, в Голландии каналы глубже, в Швейцарии денег больше, а в России…

Про Россию и Америку меня на Ломбоке случайный знакомый Чечет просветил. Он на золотом прииске работает. Сказал: интересное кино получается – где Америке стоит засветиться, тут же все разваливается. Америка, говорит, великий breaker – ломальщик, в смысле. А Россия – самая большая страна в мире. В ней еще Карл Маркс жил, великий реформатор. И Горбачев живет, тоже великий реформатор. Чечет Горбачева уважает, потому что он в истории след оставил и человек, похоже, хороший. Чернобыль в России есть, а раньше USSR было. Но как USSR расшифровывается, он забыл.

Чечет меня поразил своими знаниями. Он с Явы, в университете на педагога учился. По-английски не только говорит бойко, но и пишет без ошибок. Ну и что, что он расшифровку аббревиатуры забыл. В захолустной ломбокской деревне у одной женщины красная футболка с надписью СССР. Она думает, это си-си-си-пи, а мы сказали, что это аббревиатура большой страны, состоящей из пятнадцати республик, которые худо-бедно, дружили друг с другом, пока страна не развалилась.

В моем классе в школе разные ученики были, и русские, и украинцы, и грузины, и евреи, и азербайджанец один. И никто никогда не дразнил друг друга за этническую или национальную – и тем более, религиозную – принадлежность. А таксист в Макассаре на десятой минуте разговора сказал извинительно, что он мусульманин, но не террорист ни в коем случае. Я про это в Индонезии уже не в первый раз слышу и противно все это… Противно, что мусульмане, которые не террористы, или еще какие народы или последователи религии, из-за каких-то духом не свободных, вынуждены оправдываться, что они не слоны и не белые кролики, поскольку мы все люди, а разница эта надумана.

Девушка в ломбокском захолустье сказала, что я, в смысле, миссис, красивая, потому что у меня кожа белая. Су, работник в гостинице, сказал, что он, как мужчина, красивый, конечно, но кожа у него темная. Семь месяцев назад не было такой темы. Тогда страдали, потому что нос короткий, а про кожу молчали как-то. Теперь вот – темная и взгляд печальный. Я ответила, что кожа-то белая, но у нас считают, что красивая – это смуглая и загорелая, поэтому многие на юг едут загорать или в солярии половину зарплаты оставляют. Не поверил Су, а мне интересно, кто это ему и другим деревенским жителям про цвет кожи рассказывал, каких передач они насмотрелись, с какой рекламой и кто вообще эту тему выдумал.