Владимир Обручев - В дебрях Центральной Азии

Или еще уловка. Есть священная фигура, у которой из поднятого пальца каплями выступает вода, которая, считается священной; ее замешивают с мукой и делают красные пилюли, которые продают как средство от разных болезней, А вода выступает потому, что голова фигуры пустотелая и от нее идет к пальцу трубочка; в голову наливают воду время от времени.

Статуям разных богов паломники жертвуют маленькие фигурки, которые ламы сами лепят из глины или выдавливают в формах, обжигают и продают. Это самый безобидный способ выручки денег - богомолец уносит что-нибудь на память, тогда как всякие сборы за поклонение, на масло, свечи и другие потребности храмов не дают ему ничего, кроме воспоминаний. А еще хуже всякие прорицатели, которые пристроились ко всем храмам, мужчины и женщины; они обирают паломников, предсказывают им за мзду всякие блага в будущем или дают советы на разные случаи жизни.

Ну, словом, дорогой Фома, насмотрелся я на нравы и обычаи священного города и начинаю думать, что вся эта буддийская религия - сплошной обман для наживы одних людей за счет труда других, за счет их веры в богов, в прорицателей, в молитвы и пожертвования невидимым силам.

Ты знаешь, что у монголов кладбищ нет; тела умерших выносят в степь на растерзание хищным птицам и зверям и только тела гэгенов, князей и богатых людей хоронят в субурганах. А здесь в Лхасе, и простых монахов не хоронят; их выносят особые могильщики из простых людей в определенное место за городом, называемое дуртод, где тело режут на части, мясо отдают грифам, а кости дробят и бросают ягнятникам. При этом сжигают воскурения и это привлекает птиц; завидев, дым, поднимающийся на определенном месте, они слетаются издалека и начинают свое пиршество. И то правда, здесь монахов так много, что если бы их хоронили, - все окрестности Лхасы были бы заняты могилами монахов. А так, монах умер и исчез, мясо съели грифы и улетели, а кости разбросаны по окрестностям, на них не написано, кому они принадлежали при жизни.

Обошел я уже все улицы Лхасы и нашел, что красивых зданий совсем нет, все одинаковые, без статуй, карнизов и украшений, нижние этажи без окон, верхние с одинаковыми небольшими в один или два яруса, крыши плоские, все здания плохо побелены известью. Только большие лестницы, идущие из нижней части города к верхней, немного нарушают однообразие, если смотреть на город с южной стороны, от берегов реки Уй-чу».

Пятое и последнее письмо заставило себя долго ждать; консул получил его опять из Урги через консульство, куда его доставили паломники, вернувшиеся из Лхасы. Оно меня обрадовало.

«Дорогой Фома! Могу тебе сообщить хорошую весть, мой сын нашелся, и мы собираемся ехать домой.

Нашел я его случайно. Узнал я, что за городом есть холм с пещерами, в которых сидят самые набожные отшельники; сии замурованы в маленьких кельях, вырубленных на склоне в каменной мягкой породе и им только раз в сутки подают воду и хлеб через отверстие в стене. Они остаются там до самой смерти и даже дольше, потому что их не освобождают, пока они не умрут в заточении; им только перестают приносить хлеб и воду, если они несколько дней окажутся нетронутыми. И вот я узнал, что будет большой праздник - замуровывание нового отшельника, согласившегося закончить свою жизнь в заточении; его будут сопровождать в эту могилу даже хамбо- лама и много лам и мирян.

В назначенный день я пошел к этим пещерам и влез на уступ холма перед ними, с которого видна была дорога из Лхасы к ним. Скоро появилась по дороге из города большая процессия. Впереди бежали мальчики, которые усыпали дорогу лепестками белых цветов. За ними шли по три в ряд тридцать лам с длинными трубами, в которые они трубили. Затем еще десятка два с курениями в чашах, все в своих желтых одеяниях и острых колпаках; далее верховный лама с колокольчиком и чашей под зеленым покрывалом, а за ним новый отшельник в белой одежде, которого вели двое лам под руки. За ними шли еще ламы с четками и курениями и толпа, паломников и любопытных. Процессия двигалась торжественно и медленно, с песнопениями. Когда она проходила мимо меня, я увидел, что этот новый отшельник - мой сын Омолон; он шел, как бы тащился, ведомый ламами. Я узнал его, когда он был еще шагах в пяти от меня и, охваченный ужасом и жалостью, не удержался, и, в промежутке между звуками труб, крикнул громко его имя. Он вздрогнул, поднял голову в мою сторону; возле меня стояло на холме еще несколько человек. Но трубы заревели еще громче, и процессия прошла дальше. Я, конечно, присоединился к ней. На одном из холмов была узкая и низкая дверь, в которую с трудом мог протиснуться человек. Ламы поднялись на холм, окружив отшельника, загремели трубы и его под руки ввели в отверстие и затем при продолжавшейся музыке и громком пении молитв несколько лам стали замуровывать отверстие приготовленными кирпичами, поливаемыми раствором извести. Я протиснулся ближе и разглядел все это. Рядом с входом внизу было отверстие, в которое можно было просунуть руку с глиняной кружкой. Через него отшельника, очевидно, снабжали пищей и водой.

Когда вход был замурован, к малому отверстию подошел верховный лама и нараспев прочитал длинную тибетскую молитву, очевидно, напутствие отшельнику в его святом уединении, в котором он должен размышлять о грехах мира и сладости отречения от жизненных горестей. Потом еще раз заревели трубы, и процессия под звуки труб двинулась медленно назад; но кое-какие любопытные остались и некоторые захотели беседовать с отшельником. Но он начал петь молитву «ом-мани-пад-ме-хум» и не отвечал на вопросы. Любопытные немного постояли и ушли.

Я выждал некоторое время в стороне и когда все любопытные мало-помалу удалились от пещеры, подошел к отверстию и окликнул сына, когда он перестал возглашать молитву.

– Омолон, это я, твой отец, пришел! Ты ведь узнал меня, когда тебя вели ламы в эту келью! Неужели ты хочешь стать затворником, просидеть всю свою жизнь в душной келье, не видеть солнца и неба? Ты подумай только, ты ведь молодой, здоровый! Неужели хочешь целые годы сидеть в темноте и бормотать молитвы вместо того, чтобы ходить на свободе, делать что хочешь, ездить верхом, найти себе жену? А где Ибрагим, который обокрал нас и соблазнил тебя убежать с, ним в Лхасу?

Омолон, рыдая, отвечал мне следующее:

– Ибрагим - негодяй, он обманул меня, как глупого ребенка. Мы приехали сюда недели три назад, но он держал меня взаперти, а сам продал весь товар и неделю тому назад уехал неизвестно куда, оставив меня запертым в комнате. Я ждал его несколько дней, наконец, голодный выломал окно, вылез и узнал, что его нет, и каравана нашего нет, и одежды моей нет, и денег нет. Я пришел в отчаяние, пошел в главный храм и сказал ламам, что хочу сделаться отшельником. Ах, отец, что я сделал тебе и матери, стал вором и обманщиком, - и он опять зарыдал.