Иван Ефремов - Дорога ветров

Я подошел погреть руки о теплый радиатор «Дзерена» и с нежностью погладил верную машину, безотказно перенесшую нас из Гоби сюда, к преддверию монгольской столицы. Поднималась метель. Вспыхнули фары, и мы стали спускаться в море крутящегося снега, крошечными огоньками сверкавшего в свете фар. Вдали показались электрические огни. Машина выехала на широкое шоссе с настоящими мостами, по которому мы и понеслись полным ходом. Вот слева показалась цепочка огней, расширилась, и появился весь Улан-Батор. Огни группировались горящими пятнами с темными или слабо освещенными прогалинами. В них мы угадывали тот или другой из районов ставшего знакомым города.

В его западной части, в домике в глубине большого квадратного двора, нас ожидала двухкомнатная квартира. Электрический свет стосвечовых ламп казался необычайно ярким. От большой печки распространялась жара. Старый репродуктор передавал местную трансляцию Москвы, и эти хриплые звуки показались чудесными. Два больших стола, настоящие стулья, груда газет, журналов, книги и письма!

Мы расставили койки, развернули мошки, в которые теперь можно было не забираться. Лукьянова каким-то инстинктом определила наш приезд сегодня или завтра и наварила превосходных щей. Пронин, сделавший четыреста двадцать километров, был награжден стопкой водки и отправлен спать. Мы наелись, накурились и растянулись на койках, слушая тихую музыку, доносившуюся из репродуктора. Контраст с заснеженными, обледенелыми горами, среди которых мы плясали под луной два часа назад, был так велик, что это ощущение тепла, яркого света уютного дома крепко врезалось в память. Еще утром мы собирались и сворачивали свои постели в предрассветном сумраке на голой гобийской равнине в таком расстоянии от этого дома, что путешественнику прежних лет с верблюжьим караваном понадобилось бы восемь-десять дней на то, чтобы дойти сюда! А мы в тот же вечер наслаждаемся вестями с родины и кейфуем в настоящем доме!

Так закончилось гобийское путешествие 1946 года. Мы вернулись к городской жизни очень своевременно – на следующее утро мороз дошел до двадцати семи градусов, и более не удалось отметить ни одного заметного повышения температуры. Обычным стало тридцать пять ниже нуля, и мои мечты вернуться в Гоби для подножия останца, затем спустились в сухое русло. И тут повсюду хлопот оставалось еще очень много. Следовало спешно рассчитать рабочих и сотрудников, подведя итоги полевому питанию и всем прочим расходам, приготовить финансовый отчет, написать предварительный научный отчет, вычислить километраж и расход горючего по автотранспорту – словом, целая гора обязательных и срочных дел, одолевающих путешественника при чересчур строгой отчетности, принятой у нас в Академии наук.

Для Министерства финансов не существует никакой разницы между отчетностью предприятия, обладающего аппаратом финансовых работников, и отчетностью экспедиций с их во многом непредвиденными и мелкими расходами. Только покончив со всем этим, мы смогли приступить к последней нашей задаче – организации палеонтологического отдела Государственного музея МНР.

Празднование Октябрьской годовщины собрало всех советских людей, живших в монгольской столице. Приглашенные на торжественное заседание в театр, мы с особым чувством слушали стоя торжественные звуки советского гимна. Члены правительства дружественной страны тоже стояли вместе с нами, отдавая честь Советской державе.

Затем члены правительства приняли нас. Прием прошел хорошо: сначала Данзан с большим подъемом прочитал официальный рапорт нашей экспедиции, переведенный на монгольский язык, затем я сделал подробный доклад о наших задачах, успехах и перспективах будущих работ.

Более широкую демонстрацию материалов, открытых для переупаковки и отбора образцов, передаваемых Музею МНР, мы устроили на складе экспедиции, во дворе музея Сухэ-Батора. Склад не отапливался, и публика в нем не задерживалась, хотя кости гигантских динозавров возбуждали всеобщее любопытство.

Профессора собирались домой, Орлов дважды выступал с докладами – в клубе имени Ленина и в университете – и пользовался большим успехом, так как читал с подъемом, увлекая аудиторию. Это были первые доклады о палеонтологии и палеонтологических исследованиях, прочитанные в Монголии за все время существования республики.

Я написал большую статью об экспедиции, переведенную на монгольский язык и напечатанную в газете «Унэп» («Правда»), и несколько популярных информаций для лекционного бюро Комитета наук. В работе но было перерыва, и дни не шли, а летели.

Плоховато было с одеждой: щеголять в полевом полушубке и ватнике казалось неудобным, а нужного размера валенок или бурок не нашлось ни в торгпредстве, ни в Промкомбинате. Мы с Орловым и Громовым ежились в демисезонных пальто и полуботинках, совсем не подходящих к жестокой монгольской зиме.

Улан-баторская зима своеобразна. Ветров почти не бывает, снега очень мало, и он как-то быстро испаряется с почвы. Голая земля и щебень придают какую-то особенную жесткость морозу, а пыль при сорокаградусном морозе кажется отвратительной.

Зато небо исключительно ясное, и солнце сияет на нем нисколько не слабее, чем летом. Днем на солнце темные поверхности, например борта машин, двери домов так нагреваются, что на сильном морозе о них можно согреть руки.

«Дракон» и «Дрезен» шли в последний рейс в Далан-Дзадагад за остатками завезенного на базу имущества. Профессора предпочли железную дорогу самолету и уезжали домой через Наушки.

Для их доставки на границу выделили «Смерча». Попутно «Смерч» отвозил в Алтан-Булак взятых там рабочих и повара.

Не обошлось без приключения. Собрав профессоров, мы укутали их в шубы, расцеловали на прощание. Машина тронулась, мы стояли, глядя ей вслед. Недалеко от наших ворот была неглубокая канава, на которой всегда подбрасывало машины: «Смерч» въехал в канаву, и… раздался громкий хрустящий звук! Я сразу почувствовал, что дело плохо. «Смерч» остановился, Андреев выскочил из машины, и, когда я подошел к полуторке, «диагноз» уже был готов: сорвалась с заклепок передняя серьга задней рессоры – авария исключительно редкая. Под общий смех профессора и рабочие были водворены назад, в квартиру, разоблачены от дох и полушубков. Пока бегали за четыре километра в гараж и оттуда прибыла срочно разогретая вторая машина с набором болтов, прошло три часа, и мы успели пообедать. Еще раз починенный «Смерч» миновал роковую канаву, лихо развернулся на асфальтовом Сухэ-баторском шоссе и понесся в Советский Союз. Профессора и рабочие долго махали нам – грустно расставаться после гобийского путешествия, спаявшего нас хорошей походной Дружбой.