Иван Ефремов - Дорога ветров

По примыкающим степям вместе с ардыниями бегали огромные бескрылые птицы. Если страуса снабдить сильными когтями и приставить ему огромную голову с хищным загнутым клювом, то мы получим их подобие. Птицы были опасными хищниками, если учесть, что бегали они, пожалуй, быстрее всех других современных им животных. Целые стада слоновых черепах медленно двигались по берегам реки. Их выпуклые панцири и скелеты особенно часто попадаются в верхних конгломератах в результате гибели от больших периодических наводнений.

Так проходили передо мной все древние животные, раскопанные нами за семь дней работы на Эргиль-обо. Огромные черепахи толкались неспешными стадами в сумерках вдоль берегов. Одни высоко вытягивали длинные шеи и, приподнимаясь на передних ногах, доставали съедобные верхушки кустарников. Другие, тяжело ворочаясь, спускались к воде, не страшась внимательных, отливающих красным огнем глаз больших аллигаторов, неподвижно лежавших в мелкой воде у края отмели. Фантазия все обострялась: я чувствовал влажное дыхание реки, слышал шелест и топот бесчисленных зверей, их фырканье, рев, хриплый вой неведомых хищников. Все дальше и шире развертывалась картина прошлой жизни. Но тут… меня позвал Пронин. Обсуждение какого-то вопроса, касающегося машин в завтрашнем рейсе, быстро перенесло меня в настоящее.

Нагруженный добычей – еще не просохшими монолитами, образцами пород, а также пустыми бочками, – наш „Дзерен“ понесся по знакомой дороге. В лагере остались для завершения раскопок Эглон и Рождественский. Сразу за большими сухими руслами начались пологие холмы, усыпанные коричневой щебенкой. Здесь дорога была особенно хороша, и на прямых спусках Пронин сильно разгонял машину. Внезапно откуда-то выскочил большой дзерен – козел, по обычаю всех травоядных животных пожелавший обязательно пересечь нам дорогу. Чтобы обогнать нас, животное неслось с поистине безумной скоростью. Дзерен бежал с правой стороны, почти рядом с машиной, и я мог хорошо рассмотреть его вытянутую шею, широко раздутые ноздри и скошенные в сторону машины глаза. Наш „Дзерен“ в этот момент держал на спидометре семьдесят пять километров, так как дорога шла по длинному прямому спуску. Козел несся огромными скачками – мы отчетливо видели, как задние ноги антилопы закидывались вперед до ушей. Копыта дзерена мелькали так быстро, что сделались невидимыми, как спицы катящегося колеса. Скачка продолжалась около километра или больше, как вдруг козел замедлил бег и повернул в степь, отказавшись от борьбы. Сверху послышался вопль Малеева, но тяжелая машина, естественно, могла остановиться только тогда, когда дзерен был уже вне досягаемости выстрела.

После полудня мы увидели впереди горы Дулан-Хара, ограждавшие с юга знакомый нам район Баин-Ширэ. Снова испытали мы странное слепящее свойство серой равнины. Южные склоны гор Дулан-Хара, нацело засыпанные песком почти до вершин, производили мрачное и даже какое-то жалкое впечатление. За ними находилась красная котловина „Конец Мира“, откуда совсем близко до главного лагеря на Баин-Ширэ, расположенного так, что его можно было увидеть, лишь подъехав вплотную. Однако звук нашего мотора слышался за добрые пятнадцать километров. Предупрежденные им, товарищи встретили нас стрельбой и веселыми криками.

На раскопке скелет вскрыли полностью. Ширина скопления костей оказалась более двух метров, так что нечего было и думать взять его целиком. Скрепя сердце я решил разрезать скопление на две части и взять отдельными монолитами. Только палеонтолог может понять терзания, которые я испытывал, наблюдая, как в прорубаемой канавке под киркой и зубилами крошатся и разламываются прекрасной сохранности крупные кости. Впоследствии выяснилось, что я оказался мягкосердечен – следовало еще разделить первый, получившийся слишком большим монолит. Из трещины красных глин вылез первый маленький скорпион, немедленно уничтоженный. В этих же трещинах нашли множество скелетов маленьких змей и ящериц, а также скопления живых ящериц-круглоголовок, еще не очнувшихся от зимнего сна. Красная глина, которую размачивали для монолита, на солнце приобрела необыкновенно яркий, светло-кровавый цвет, который казалось странным видеть в минеральной массе размазанным по большой поверхности монолита. Гипс, которым заливали края монолита, был серого цвета и по законам освещения Гоби принял интенсивно голубую окраску. Сочетание цветов в монолите стало очень красивым.

Работа шла, казалось бы, очень хорошо, но величина главного монолита превзошла наши силы. Когда деревянную раму из толстых брусьев залили гипсом, замазали глиной и на выровненное таким образом дно набили семисантиметровой толщины доски, стало необходимым перевернуть монолит, чтобы заделать его нижнюю сторону. Соединенных усилий всего отряда не хватило. Тогда вниз, в котловину, спустился „Дракон“. Монолит зацепили канатами за буксирный крюк машины. Однако веревки оказались плохими, не рассчитанными на „длинную“ тягу. Все пять канатов лопнули почти одновременно, и монолит, уже поднявшийся почти вертикально, упал назад. От тяжкого удара большие куски скопления костей вывалились, сотни осколков рассыпались на уступе – катастрофа была горестной и серьезной. Оставалось сделать то, что требовалось с самого начала – разделить неподъемный монолит на два. Теперь это сделать стало легко, но серьезные повреждения и поломки костей потребовали длительного и кропотливого труда препараторов в Москве.

Если не считать неудачи с большим монолитом, в целом наши дела шли неплохо: много остатков черепах, хищных и панцирных динозавров упаковывались каждый день в ящики. Я не собирался проводить капитальные раскопки на Баин-Ширэ – исследование Восточной Гоби планировалось у нас на последний, 1950 год работы экспедиции, к сожалению, несостоявшейся. Лишь попутно с извлечением уже найденного скелета производили исследования в прилегающих районах. Зато стоило осмотреть еще раз Хара-Хутул, благо экспедиция располагала большим временем и большим числом исследователей, чем в 1946 году. Я извлек старые дневники, схемы и записи и уселся в палатке обдумывать маршрут.

В памяти встали морозные и бурные дни поздней осени 1946 года. Словно откликаясь на эти воспоминания, чистое весеннее небо заволоклось красно-серыми тучами. Налетела страшной силы песчаная буря. Пылевой вал покатился по плоскогорью, померкло солнце, бешено захлопали тенты машин, загудели и затряслись палатки. Я едва успел собрать все драгоценные записи прошлой экспедиции и сунуть их во вьючный чемодан, как палатка с треском разодралась сверху донизу, море песка хлынуло внутрь, раздался треск поперечной стойки, и палатка рухнула. Уже привыкший к таким случайностям, я вылез из нее без особых затруднений.