Юрий Ефремов - Тропами горного Черноморья

На следующий же день я снова вел группу на Ачишхо. Не успевший стаять новый снежок начал попадаться уже от поляны с камнем, в "лебедином" лесу он лежал во многих местах, а альпийские лужайки покрывал сплошной пеленой.

Провел и эту группу на водопады. Не успел оглянуться - один из туристов уже лезет по скользкой стене - по тем самым уступчикам, где я недавно висел и дрожал в наказание за свое легкомыслие. Кричу ему: "Слезайте сейчас же!" Где там! Он подтягивается, ухватившись за очередной выступ, и вот он уже за водопадом. В полный голос, а нам еле слышно сквозь шум воды, кричит: - Здесь хорошо, идите все сюда!

Волнуюсь, ругаю себя за недосмотр. Остальные не понимают моего волнения, со стороны его позиция совсем не страшна. Но ведь я-то знаю, каково ему будет при спуске. Вот он возвращается. Шаг, другой. Его ноги скользят, дрожат, он всем телом жмется к скале, судорожно ищет руками зацепки и срывается - не там, откуда прыгал я, а выше и ближе к водопаду. Человек летит вдоль отвеса рядом с водопадной струей метра три и падает прямо в прозрачную воду, сквозь которую видны острые камни. У меня сжимается сердце. Но маленький голубоватый бассейн под водопадом нежданно оказывается настолько глу-0оким, что упавший исчезает в нем с головой, тут же выныривает и двумя-тремя взмахами уверенных саженок достигает берега.

Вылез мокрющий, сведенный холодом ледяной воды. Целехонек, хохочет. Что же, разве его мне ругать? Ругать надо прежде всего себя - не углядел. Раздеваем потерпевшего, а кругом нетающий свежевыпавший снег. Растираем, снимаем с себя кто что может. Загораживаем от женщин, отжимаем брюки. Хорошо, что все так кончилось...

Последний за осень поход па Ачишхо. Какими он наградил панорамами! Все было новым - все горы облачены в серебро, стали мраморными изваяниями, оказались еще более гордыми, чистыми, покоряющими.

Сентябрь кончился. Заканчивается и сезон на турбазе.

Проработав месяц, уезжаю, горячо благодарный Энгелю за такое поэтическое начало моей трудовой жизни. Зовет приезжать еще. Соглашаюсь, совсем не ведая, как и когда это окажется возможным. Ведь у меня другая жизнь, планы, цели. Не сказкою ли было все это здесь, внизу, и там, выше, над Красной Поляной?

В последний вечер перед моим отъездом Нина подходит к пианино (она видела, что я иногда вечерами бренчал на нем). Заказывает то один, то другой из известных романсов. На слух подбираю, конечно, не ручаясь за правильность аккомпанемента. Просит наиграть арию Шемаханской царицы. Основную мелодию в ней сопровождать легко, но колоратурную часть?.. Нина просит чуть снизить тональность и неожиданно начинает петь. И как петь!

У нее сильное и нежное лирическое сопрано, она им свободно владеет, поет с большим чувством. Стараюсь аккомпанировать едва-едва, а во время колоратурных переливов вообще смолкаю, чтобы не "мазать". Мелодия зазывная, томительная, манящая, переливы сверкают, серебристые, как этот снег на вершинах. Но Нина вдруг прерывает пение, закашливается и в слезах бросается на грудь подошедшему Энгелю. Мы, несколько человек, очарованные ее пением, растеряны, не знаем, в чем дело. Владимир Александрович долго утешает ее и провожает всхлипывающую домой.

Наутро он мне рассказывает, что Нина - студентка консерватории по классу пения, что врачи запретили ей

продолжать курс из-за туберкулеза. Она надеялась, что поправится в Красной Поляне. Вчерашнее пение было пробой, и теперь Нина в отчаянии. Да, слишком сыр для туберкулезников здешний климат. Недаром легочный санаторий, организованный в Охотничьем домике, просуществовал совсем недолго, а затем его заменили домом отдыха для вполне здоровых людей.

Меня увозит с последней группой экскурсионный автобус. Энгель и Нина стоят, подняв руки в прощальном приветствии.

Побежденный ли я уезжаю? Да, я побежден, потому что не побывал ни на Кардываче, ни на Рице. Но я побежден и в другом смысле, покорен Красной Поляной и теперь навсегда ее почитатель. Я, конечно, еще приеду сюда и побываю на самых далеких и недоступных озерах Я буду еще победителем!

Молчат о былом и руины и купы черешен

Пропитаны горы борьбою и кровью и болью

МАРШРУТ В ПРОШЛОЕ

СБЫВШИЙСЯ СОН

ВЕСНА 1934 года. Своим чередом катилась московская жизнь. Как далекий сон, лишь изредка вспоминалась Поляна, недолюбленная, недоосмотренная, не показавшая мне лучшего - своих дальних озер, но уже и тем, что она приоткрыла, навсегда милая сердцу.

Учусь в Москве. Занимаюсь вещами, совсем далекими от гор и туризма. Не буду называть специальность, которой меня обучали, ибо не хочу ее очернить. В ней немало хорошего, и для многих она станет судьбой, главным в жизни. Но есть великое дело - призвание. И лучшая из специальностей, не совпавшая с призванием, может оказаться далекой, неувлекательной - а значит, и работа неплодотворной.

На свой факультет я поступал без призвания. Словно гипнозу, поддался традиции, что сразу же после школы следует поступать в вуз, неважно в какой. А оказывается, гораздо важнее, чтобы жизненный опыт подсказал, каре избрать поприще - тогда оно увлечет, захватит, позволит забыть о гранях между работой и остальной жизнью.

Нашему курсу "повезло". В связи с решительной реорганизацией института желающим предоставили возможность переменить специальность. Выбор будущего опять становился моим собственным делом.

А куда влекло? В литературу? Но о чем мог писать недоучившийся студент, еще вовсе не знавший жизни?

Неопределенность тяготила. Было стыдно перед родителями, перед друзьями. И совсем неожиданно произошло такое, что все стало ясным. Я не боюсь показаться смешным и расскажу все, как было. Решение пришло... во сне! Да, во сне, и при этом без какой бы то ни было мистики и суеверных примет.

Мне приснилась ... Красная Поляна!

В думах о неведомом будущем я долго не мог уснуть. Каким же отдыхом после этого было увидеть себя в мягкой, милой зеленой Поляне, с добрым Энгелем, с порогами Мзымты и Сланцами, с необъятными кругозорами Ачишхо: я вновь там работал, куда-то кого-то водил, увлекал, спорил с Хустом, искал заблудившихся...

Просыпаюсь, как будто омытый в светлой реке. Я счастлив, я побывал дома. Ведь это моя Поляна, где я нужен, полезен, где стольким могу помочь!

Как все стало ясно. Куда я стремился, какие еще призванья себе внушал, если именно там мое основное место, мой путь, моя судьба...

Немедленно напишу Энгелю - наверное, за полтора года меня не забыл.

В один добрый вечер вскрываю конверт с краснополянским штемпелем. Энгель зачислил меня на должность... методиста турбазы, что было даже повышением. Решено, еду.

Но теперь я уже не наивный романтик, пустившийся в путь с чемоданчиком и в разваливающихся туфлях. Обзавожусь и горными ботинками, и рюкзаком, и котелком, и компасом. Покупаю листы подробной карты Кавказа, изучаю их так усердно, что копирую дециметрами почти наизусть.