Тур Хейердал - Мальдивская загадка

Ветер от вест-зюйд-веста крепчал. Азим предупредил нас, что в такую погоду ни одна дхони не выйдет из лагун. Над нами проплывали черные штормовые тучи. При попутном ветре "Шадас" буквально летела по волнам. В 8.45 утра воспаленными от соленой воды глазами мы сквозь каскады брызг рассмотрели впереди Фуа - Мулаку. В такую погоду от его берегов следовало держаться подальше, однако мы должны были сблизиться с ним, чтобы взять правильный курс на Гааф - Ган.

Море кругом буквально кипело, когда мы пересекали линию экватора, где скорость течения особенно велика. Мы давно убрали с палубы все лишние предметы, и резиновая лодка была прочно привязана на крыше рубки. Тучи брызг пролетали над судном от носа до самой кормы, окатывая нас с ног до головы. Юхансен - закаленный моряк, однако со вчерашнего дня у него побаливал живот, и он предупредил, чтобы его искали на койке, если не услышим, как работает помпа в гальюне. Миккельсен вышел, улыбаясь через силу, на палубу, принес жертву Нептуну и тут же снова спустился вниз. Кок Заккариа чувствовал себя отвратительно и после каждой взятой им пробы своей стряпни подбегал к фальшборту.

Мимо меня проследовал с носа человек, лицо которого было скрыто полиэтиленовым мешком, пробурчал: "Хасану не нравится это",- и, натянув мешок до самых колен, для верности забрался под лежащую вверх дном лодчонку.

С трудом удерживая равновесие, Манику Дон Манику не выпускал из рук портативную рацию. Он утратил всякую связь с внешним миром и был явно недоволен нашим ближайшим окружением. Простым глазом было видно, что он не больно-то доверяет капитанским способностям Азима. По его мнению, только Фаузи, настоящий мальдивец, выросший на берегах этого пролива, мог благополучно привести нас в гавань.

- Теперь это под силу одному лишь Аллаху,- спокойно возразил Азим, сжимая руками штурвал и отдавая команды Фаузи, который помогал ему сражаться с натиском волн.

- Шпангоуты - самое слабое место моего судна! - добавил Азим, обращаясь ко мне, пассивному зрителю внушительного спектакля.

С чувством тревоги и восхищения смотрел я, как построенное Азимом суденышко с грацией танцовщицы вписывается в движения беснующихся волн. Попытайся оно воспротивиться им было бы раздавлено, как яичная скорлупа под натиском тысяч китовых брюх. Время от времени, когда какая-нибудь волна сбивалась с ритма бешеной пляски, дерево издавало громкий треск, и мы с Азимом обменивались слабыми улыбками. Обоим было не по себе. Сейчас бы сюда камышовую ладью... Не выдержат шпангоуты или обшивка "Шадас", и быть нам на дне. На папирусных ладьях мне доводилось одолевать куда более высокие волны, чувствуя себя в полной безопасности, потому что бунты из стеблей не боятся ныряющих гребней, свободно пропуская воду через днище. Мысленно я ругал древних шумеров и финикийцев за то, что они отказались от надежных бунтовых конструкций и научили нас строить потопляемые суда.

Съезжая в глубокие ложбины между волнами, мы видели бутылочную зелень склонов с шипящими гребнями наверху, которые грозили обрушиться на нас. Но судно успевало взмыть по крутому склону, и гребни лишь поглаживали его борта. Забавно было наблюдать летучих рыбок. Им уже не удавалось подолгу парить над морем. Только взлетят над волной, как их встречает следующая, так и прыгали они с гребня на гребень, словно лягушки.

Но "Шадас" держалась молодцом. Четырнадцатиметровая длина и плавные обводы позволяли ей благополучно переваливать через могучие валы. Благодаря малым размерам она свободно скользила между волнами и пропускала под килем тысячетонные горы воды. Будь "Шадас" немного длиннее, она сломала бы себе хребет на высоких гребнях или между ними.

На быстрине волнение приняло беспорядочный характер, и волны дыбились перед нами, словно дикие жеребцы. Да и ветер как-то особенно яростно свистел в снастях. Однако чем сильнее бушевали стихии, тем очевиднее становилось, что судно Азима выдюжит. Недаром мое детское представление об океане как о злой силе давно уступило прямо обратному восприятию. "Дружелюбный океан",- говорил я себе, глядя на грозное и прекрасное проявление могущества нашей матери-природы, милостивой к тем, кто приноравливается к ее ритмам, вместо того чтобы противоборствовать им.

Азим и Фаузи мастерски управляли судном. Временами сила ветра возрастала до такой степени, что приходилось изменять курс и ложиться в дрейф, тем не менее пополудни мы уже различали вдали пальмовые кроны, когда "Шадас" взмывала на гребень. При тихой погоде пальмы было видно с моря на расстоянии 10 миль, песчаные пляжи - за 3-4 мили. Забравшись на мачту, Фаузи объявил, что впереди Гааф - Ган, и мы внесли поправку в курс. Вскоре выяснилось, однако, что это был не Ган, а Ваду.

Море несколько присмирело; и ветер перестал завывать в снастях. Видимо, мы вышли из быстрины и очутились под прикрытием каких-то рифов. Распознав хавитту на Ваду, мы еще раз изменили курс и пошли при переменном ветре вдоль тянувшихся слева по борту берегов и рифов атолла Гааф.

Аллах был милостив к правоверному Азиму, и наш капитан, промокший насквозь от соленых брызг, с благодарной и гордой улыбкой провел "Шадас" в лагуну Гаафа и бросил якорь у подветренной стороны Гана.

"Волнующие тайны, которыми богаты многочисленные острова и рифы Мальдивов... радость и удовлетворение от их исследования не поддаются описанию. Мало просто испытать эти чувства - их следует смаковать. Ибо речь идет о радости от встречи с тем, что до сих пор было сокрыто для большинства людей" [48].

И вот снова Мале. Приблизились ли мы к ответу на загадку?

Когда мы, погрузив в числе прочего трех каменных львов и быка, простились с Гааф - Ганом и взяли курс на север, в небе снова царствовало мальдивское солнце. Бог морей примирился с ветром, хоть тот и продолжал дуть не в ту сторону.

В положенное время Азим сверился с часами, передал штурвал Хасану и - единственный из четырех мусульман на борту - опустился на колени, чтобы отбить поклоны в сторону Мекки. Заккариа был занят чисткой рыбы, а Манику Дон Манику возился со своим передатчиком. Юхансен и Миккельсен разбирали на палубе черепки, подставив спину жгучему солнцу. Что до меня, то я сидел на рубке, поглядывая на скользящие мимо островки и рифы, и сверял их названия с длинным перечнем в брошюре Хасана Манику. Заключительные слова его введения как нельзя лучше подходили к моему настроению в эти минуты:

"Волнующие тайны, которыми богаты многочисленные острова и рифы Мальдивов... радость и удовольствие от их исследования не поддаются описанию. Мало просто испытывать эти чувства - их слудует смаковать. Ибо речь идет о радости от встречи с тем, что до сих пор было сокрыто для большинства людей" (Maniku (1983, р. 3).).