Федор Литке - Плавания вокруг света и по Северному Ледовитому океану

В рассказах колошей о происхождении Элькха и о приключениях его до создания колошей содержится предание о всеобщем потопе, как у всех почти народов, и, что страннее, многие басни, имеющие сходство с греческими мифами. Первобытный житель земли, Китх-угин-си, имел от сестры своей многих детей, которых истреблял, для того чтобы племя людей не размножилось. Он имел власть над всеми жителями земли и наказывал их за преступления потопом, но не мог, однако, истребить всех, потому что люди спасались на лодках на вершины гор, где до сих пор видны остатки лодок и канатов, которыми они привязывались.

Сестра Китх-угин-си убежала от кровожадного брата своего и на морском берегу встретила молодого, статного мужчину, который, услышав причину бегства ее, дал ей проглотить раскаленный круглый камешек, обещая, что после того родится у нее сын, которого никто не будет в силах погубить. Следствием этого было рождение Элькха. Мать воспитывала его тщательно, каждое утро купала в воде морской и научила стрелять птиц. Элькх прежде всего настрелял множество колибри на платье своей матери. Потом убил большую белую птицу, шкуру с нее надел на себя и, любуясь крыльями, возымел сильное желание летать по-птичьему и поднялся на воздух, но, не умея еще управлять крыльями, залетел за облака и, изнемогая, с раскаянием сказал: «Лучше бы мне остаться с матерью!» – и с этим словом очутился у ее хижины. Возмужав, отпросился он у матери идти искать Китх-угин-си, чтобы наказать его за злодейства. Он отыскал жилище дяди, выждал, сидя на хижине, возвращения его домой, и, заперев его в ней, велел водам подыматься, чтобы потопить преступника, а сам поднялся на крыльях в воздух. Долго летал он, наконец, выбившись из сил, упал на камень, больно ушибся и долго лежал без чувств. От этого происходят все людские болезни. Очнувшись, слышит он голос, его зовущий, но никого не видит. Собрав последние силы, пошел он к морскому берегу и увидел играющих на море бобров; один из них говорит ему: «Садись на меня, я тебя довезу туда, куда тебя зовут». – «Но ты утопишь меня», – отвечал Элькх. – «Не бойся ничего, зажмурься и садись на меня». Элькх садится на бобра, едет долго, наконец, открывает глаза, видит берег и на нем множество людей. Между ними находит он мать свою и дядю, вероятно, уже примирившихся, и тут же знакомится с вороном, от которого получил власть быть родоначальником колошей.

Не точное ли это повторение мифов о Сатурне, пожирающем своих детей; о Девкалионе, производящем людей из камней, об Икаре, об Арионе, плывущем на дельфине? Никто, конечно, не подумает, что колоши заимствовали мифологию свою от греков, но сходство это доказывает, что бредни младенчествующего ума человеческого одинаковы и под светлым небом Эллады и в диких американских лесах.

Религия колошей есть отрасль шаманства, распространенного во всей северо-восточной Азии. Они верят злым духам, живущим в воде и насылающим на людей болезни посредством рыб и ракушек, употребляемых ими в пищу. Почестей никаких им не воздают. Обязанность шаманов заключается в предсказывании будущего и иногда лечении болезней.

Шаманы большей частью бывают наследственные, хотя всякий сам может им сделаться. Избирающий это ремесло подвергает себя искусу, несколько лет продолжающемуся и состоящему в строгом посте и целомудрии, и не иначе как по выдержании сего искуса принимается за колдовство – так нужно человеку сначала обмануть самого себя, чтобы удобнее обманывать других!

Колоши верят, что душа остается жить по смерти, не получая, однако, в ином мире воздаяния за добрые или наказания за злые дела. Души начальников не смешиваются и там с душами низших, но души убитых на гробе старшины невольников остаются вечными рабами души первого.

Идолослужения у них нет, но есть обряд, имеющий связь с их религиозными понятиями и отправляемый через некоторое время попеременно то в том, то в другом роде, при котором приносятся в жертву невольники. Ситкинский толмач называл этот обряд сибирским выражением «игрушка», но более ничего о нем не мог объяснить. Незадолго до прибытия нашего в Ситку была такая «игрушка» в роде тойона Наушкета, живущего возле крепости, на которую (игрушку) съезжались все окрестные роды, и один калга (невольник) был принесен в жертву. Обреченных на жертву давят, положа доску на шею. Доктор Мертенс, собиравший черепа народов, нами посещенных, отыскал по описанию место жертвоприношения в глуши леса и труп жертвы и с опасностью для собственной жизни снял с него череп.

Правление колошей, как и всех в младенчестве находящихся обществ, – патриархальное. Старший в роде – начальник, которого русские называют вывезенным из Сибири словом «тойон». Повиновение ему ограничивается одним его семейством. Кто имеет более родичей, кто богаче, имеет более невольников, [352]тот более и уважается, советам его внимают, но приказывать он никому не может, и ему служат только по доброй воле или за плату.

Племена колошей подразделяются на роды, несущие название от некоторых животных, как то: вороний, волчий, медвежий, орлиный и т. п. Основание, законы, сущность и цель этих разделений достаточно нам неизвестны. В одном и том же селении смешиваются между собой различные роды. Есть роды, пользующиеся перед другими некоторым предпочтением, так, например, волчий считается воинственнее всех других, получает воспитание более суровое, и каждый из этого рода хвалится многими ранами на теле, полученными в сражении или нанесенными нарочно. Этот род называется, собственно, кухонтан, или коквонтан, что, по переводу толмача ситкинского, значит «солдат», конечно, в смысле воина или рыцаря. Самые большие забияки бывают из кухонтанского ордена; кто не может похвалиться, что принадлежит к нему, хвастает по крайней мере, что много водился с кухонтанами, и в речах, до которых колоши большие охотники, это почетное сословие почти всегда упоминается.

Невольники колошей – пленные неприятели. В соседстве наших колоний редко бывают теперь войны, и потому тамошние колоши должны невольников своих покупать у живущих против архипелага Королевы Шарлотты и далее. Над жизнью своего невольника имеет каждый полную власть, и, кроме помянутого обряда, невольники умерщвляются иногда при празднествах, поминках, при смерти начальников и пр.; разумеется, что на это выбираются всегда ни к чему другому не годные и которых нельзя ни продать, ни подарить. Напротив того, при подобных случаях иногда невольникам дается свобода.