Чарльз Ливингстон - Путешествия и исследования в Африке

Население было в трауре по случаю болезни вождя. Мужчины не занимались своей наружностью, не стригли волос, не устраивали веселых плясок, не ходили со своими щитами и копьями.

Во время нашего пребывания в городе жена Питсане была занята постройкой большой хижины. Она сказала нам, что мужчины совершенно этим не занимаются, предоставив все строительные работы женщинам и слугам. Жилища строятся здесь следующим образом. Возводится круглая башня из жердей и тростника 9—20 футов высоты, затем штукатурится. Потом делают пол из мягкого туфа или муравьиных построек, смешанных с коровьим пометом. Этот вид штукатурки мешает ядовитым насекомым тампанам (укус которых вызывает болезненные язвы, а у некоторых и лихорадку) гнездиться в трещинах стен или пола. Крышу, диаметр которой значительно больше, чем диаметр башни, делают на земле и с помощью большого количества людей поднимают, водружают на башню и затем покрывают травой. Потом делается тростниковая оштукатуренная стенка вокруг всей хижины; внешний край крыши немного выступает за нее. Между этой стенкой и стеной башни вокруг всей хижины образуется пространство в 3 фута шириной. Именно здесь мы и спали, а не в башне, так как внутренняя дверь хижины, в которой мы жили, была очень мала, в нее было трудно пролезать: она имела высоту всего 19 дюймов и ширину – внизу 22 дюйма, на расстоянии фута от пола – 17 дюймов и 12 дюймов наверху. Хижина и вентилируется и освещается только через эту маленькую дверку. Дама-строительница объяснила нам, почему делаются такие маленькие двери: оказывается, чтобы в хижину не забирались мыши!

Дети проводят здесь время весело, особенно по вечерам, когда становится прохладно. Одна из игр состоит в том, что маленькая девочка садится на плечи двух других. Они ходят с ней по деревне, причем она сидит с вытянутыми вперед руками; остальные хлопают в ладоши. Они останавливаются перед каждой хижиной и поют благозвучные песни; некоторые при этом отбивают такт, ударяя по своим маленьким юбочкам из коровьих шкур, другие перемежают пение любопытными жужжащими звуками. Кроме этого и прыганья через веревочку, игры девочек состоят из подражания работе матерей: они строят маленькие хижины, делают маленькие горшочки, готовят, толкут зерно в миниатюрных ступках или работают в крошечных садах. Мальчики играют с копьями, сделанными из тростника и снабженными деревянными наконечниками, маленькими щитами, луками и стрелами. Они также забавляются, делая маленькие загоны для скота, и занимаются лепкой из глины фигурок рогатого скота, проявляя большую изобретательность в изображении рогов различной формы. Говорят, что у некоторых есть также пращи. Как только они вырастают настолько, что могут стеречь коз или телят, их посылают в поле. Мы видели часто мальчиков верхом на порученных им телятах, – это нововведение, которое принесли англичане со своими лошадьми. Одна из дам, Целане, наблюдая, как д-р Ливингстон снимал показания влажных и сухих термометров с шариками, подумала, что он тоже играет. Не получив ответа на свой вопрос, что он делает, – это было довольно трудно сделать, так как в туземном языке нет научных терминов, – она сказала с насмешливой улыбкой: «Несчастный! Играет, как малый ребенок!»

Как и другие африканцы, макололо очень верят в могущество медицины. Они думают, что против всего, чем страдают смертные, существует свое лекарство. Мамире очень хочется иметь детей; у него шесть жен и только один ребенок; он совершенно серьезно просил дать ему лекарства «для детей». Мать Секелету пришла в гости к сыну из долины Баротсе. Она считала, что похудела со времени последнего приезда д-ра Ливингстона, и просила лекарства, «чтобы потолстеть». Макололо считают полноту необходимой принадлежностью женской красоты, но на чрезмерную тучность, о которой говорит капитан Спик, встречающуюся на севере, они смотрели бы с отвращением. Мы слышали, как мужчины говорили о женщине, о которой мы сказали бы, что она склонна к полноте, как о «толстой до безобразия».

Еще до нашего прибытия из Курумана пришли в Линьянти для нас два пакета писем и газет. Секелету, не зная, когда мы прибудем, оставил их там; теперь он немедленно послал за ними гонца. Этот человек вернулся на седьмой день, проделав огромный путь. Один из пакетов был для него слишком тяжел, и он его оставил. Доктор хотел взять кое-какие лекарства и бумаги из фургона, оставленного им в Линьянти в 1853 г., и поэтому решил отправиться туда сам. Вождь дал ему свою собственную лошадь, которой было теперь около 12 лет, и несколько человек. Доктор нашел все в своем фургоне в таком точно виде, как он оставил семь лет назад. Старшины, Мосалеи Пеконьяне, приняли его очень сердечно и извинялись, что не могут его хорошо угостить: «Ах! Если б он приехал в прошлом году! Тогда все было в изобилии – и молоко, и зерно, и пиво!»

Очень рано на другой день глашатай селения, Ма-Пуле-ньяне, по собственной инициативе, публично провозгласил следующее (его слова в полной тишине, задолго до рассвета, звучали потрясающе): «Я видел сон! Я видел сон! Я видел сон! Ты, Мосале, господин мой, и ты Пеконьяне, господин мой, не падайте духом и не тоскуйте, а верьте слову Монаре (доктор), так как сердце его для макололо бело, как молоко. Я видел во сне, что он приедет и что племя будет жить, если вы будете молиться богу и слушаться Монаре». Ма-Пуленья-не показал д-ру Ливингстону место, где были похоронены бедный Хельмор и семь других, причем указал, где зарыты те, кого похоронил Хельмор, и те, которым отдал этот последний долг Мафале. Место это не было ничем отмечено. Туземцы считают, что мертвых надо «прятать», поэтому они сказали о могилах наших соотечественников: «Скоро здесь все зарастет кустами, так как никто не будет возделывать эту землю». К этому месту приблизился один Ма-Пуленьяне, остальные остались на почтительном расстоянии; макололо неизменно избегают всего, связанного со смертью, и им никогда не был известен существующий дальше на севере обычай брать частицы человеческого тела, чтобы делать из них амулеты.

Семь лет назад, когда доктор оставил здесь свой фургон, Секелету отдал некоторые отдельные предметы, – например, аптечку, волшебный фонарь, инструменты и книги, – на сохранение своим женам. Все было найдено в целости. Фургон был в достаточно хорошем состоянии для того, чтобы доктор мог в нем спать; однако верх его частично сгнил и белые муравьи, когда вождь был в Баротсе, уничтожили одно колесо. Жены Секелету, Сейпоне и Манту, хотя их об этом и не просили, нажарили много хорошего мяса и напекли массу маленьких пирожков по рецепту, который принесли им макололо, побывавшие в Лоанде. Они мягко упрекнули доктора, что он не привез с собой Ма-Роберт, или м-с Ливингстон, и повторили некоторые слова, которые лепетали ее дети. Они спрашивали: «Неужели мы никогда не узнаем о них ничего, кроме их имен?» Нельзя не испытывать благодарности за эти частые и неизменные проявления внимания на протяжении многих лет. Но никакой здравомыслящий человек не может вообразить, что здесь будут относиться с таким доверием и добротой к каждому пришельцу с первого взгляда на него. Никогда нельзя забывать, что влияние на язычников можно приобрести только путем терпеливой и непрерывной добропорядочности и что хорошие манеры так же необходимы среди варваров, как и среди цивилизованных людей.