Чарльз Ливингстон - Путешествия и исследования в Африке

Этот народ более суеверен, чем те племена, которые я видел прежде. Только еще начав строить свою деревню, они уже нашли время соорудить два навеса для горшков с волшебными снадобьями. Когда их спросили, что за средства находятся в этих горшках, то они ответили: «Талисманы для баримо» [духов]. Здесь же мы увидели первое доказательство существования идолопоклонства: оно заключалось в остатках старинного идола в одной заброшенной деревне. Это была вырезанная из куска дерева человеческая голова.

Так как мне все еще казалось, что Лееба идет оттуда, куда мы намеревались ехать, то я хотел продолжать наш путь водой, но Нямоане очень хотелось, чтобы ее люди проводили нас к ее брату Шинте, а когда я объяснил ей преимущества водного пути, то она заявила, что ее брат живет в стороне от реки и что, кроме того, впереди находится водопад, переправиться через который на челноках было бы очень трудно. Она боялась также, как бы нас не убили люди племени балобале, страна которых находится к западу от реки и которые не знали о целях нашей поездки. Я возразил ей на это, что всякий раз, когда я посещал незнакомое племя, мне очень часто угрожала смерть и теперь я больше боюсь сам убить кого-нибудь, чем быть убитым. Она ответила, что балобале убьют не меня, а их жертвами падут сопровождающие меня макололо, их давние враги. Это произвело на моих спутников большое впечатление и заставило их склониться на предложение Нямоаны – поехать в город ее брата, а не подниматься по Леебе. Появление на сцене вождя Маненко прибавило на их чашку весов такую тяжесть, что я был вынужден уступить им в этом.

Маненко была высокая стройная женщина лет двадцати, отличавшаяся множеством украшений и амулетов, висевших вокруг ее особы; амулеты, как полагают, имеют волшебную силу. Все ее тело было намазано для защиты от непогоды жиром, смешанным с красной охрой; предосторожность необходимая, потому что иначе она, как и большинство дам из племени балонда, была бы в состоянии полной наготы. Это происходило не от недостатка одежды, потому что она, как вождь, могла быть одетой так же хорошо, как любой из ее подданных, но от особых ее понятий об элегантности наряда. Когда она подошла со своим мужем по имени Сам-банза, то они некоторое время прислушивались к заявлениям, которые я делал людям Нямоаны, после чего муж, действуя как уполномоченный Маненко, начал торжественную речь, излагая причины их прибытия. Каждые две-три секунды во время своей речи он брал песок и тер им верхнюю часть своих рук и грудь. В Лунде это обычный способ приветствия. Когда туземцы хотят быть особенно учтивыми, то они приносят на куске кожи золу или белую глину и, взяв ее в горсть, натирают ею свою грудь и верхнюю часть рук. Другие в виде приветствия бьют себя локтями в ребра; есть и такие, которые в этом случае прикладываются к земле сначала одной, а потом другой щекой и затем хлопают в ладоши. Этикет требует, чтобы вожди делали только вид, будто они берут с земли песок и трут им грудь. Когда Самбанза окончил свою торжественную речь, то он встал и показал свои ноги, украшенные множеством медных колец. У некоторых вождей на ногах бывает так много колец, что они, благодаря своей величине и весу, вынуждают вождя широко расставлять при ходьбе ноги. Тяжесть колец причиняет им серьезные неудобства. Знатные люди, подобные Самбанзе, желая подражать лучшим людям своего круга, тоже широко расставляют ноги при ходьбе. Когда я смеялся над походкой Самбанзы, то люди говорили: «Таким способом в этих местах показывают свою знатность».

По нашему совету Маненко окончательно решила принять политику дружбы с макололо, и для скрепления уз дружбы она и ее советники предложили нашему спутнику Колимботе взять себе здесь жену. Благодаря этому они надеялись заручиться его дружбой и располагать в будущем точной информацией о замыслах макололо. Маненко думала, что Колимбота будет впоследствии чаще посещать племя балонда, чтобы проведать свою жену, а макололо, конечно, никогда не нападут на жителей деревень, среди которых живет человек, близкий одному из их сородичей. Колимбота, как я узнал, принял это предложение благосклонно, и оно впоследствии заставило его покинуть нас.

Вечером того дня, когда прибыла Маненко, мы имели удовольствие увидеть нашего посыльного Мосанту, возвратившегося вместе с внушительным посольством от вождя Масико, состоявшим из всех его князьков. Они преподнесли мне в качестве подарка от своего вождя хороший бивень слона, две наполненные медом тыквы и большой кусок синей байки. Последним подарком имелось, быть может, в виду показать мне, что Масико, у которого были под рукой такие запасы товаров белых людей и который был в состоянии дарить их другим, является действительно великим вождем. Когда мы устраивали себе в деревне шалаш для ночлега, то Маненко набросилась на наших друзей, прибывших от Масико, употребляя при этом самые отборные выражения, не оставлявшие у нас ни малейшего сомнения в том, что она была совершеннейшим образцом сварливой бабы. В объяснение этого следует сказать, что несколько раньше Масико посылал к Самоане, мужу Нямоаны, за материей – это обычный их способ поддерживать связь – и, получив просимую материю, отослал ее обратно, потому что она имела на себе следы колдовства; это было большим оскорблением, и Маненко имела теперь полное основание сорвать свою злобу на его послах, посетивших ее деревню и вкушавших сон под сенью одной хижины без ее на то разрешения. Если ее родных подозревали в колдовстве, то почему нельзя считать послов Масико виновными в том, что и они оставят в ее хижине то же самое? Маненко, как самый заправский оратор, то наступала на них, то пятилась назад, причем от нее доставалось и ее собственным слугам за то, что они допустили такое оскорбление. Как это всегда бывает, когда даже цивилизованные женщины читают свои наставления, она наклонилась над объектами своего гнева и пронзительно визгливым голосом перечислила все их недостатки и проступки, совершенные ими с самого их рождения, категорически заявляя о полном отсутствии у нее надежды на то, что они сделаются лучшими прежде, чем их пожрет крокодил. Все люди Масико последовали единодушному решению встретить бурный поток ее оскорблений молчанием. Утром они расстались с нами.

В это утро Маненко прислала нам корней маниока и решила доставить наш багаж своему дяде Кабомпо, или Шинте. Все мы уже слышали лично, на что способен был ее язык, и так как ни я, ни мои люди не были расположены выслушивать брань этой чернокожей мистрис Кодль, то мы уложили свои вещи, готовясь к отбытию, как вдруг явилась Маненко и сказала нам, что люди, которых она назначила сопровождать нас, еще не прибыли и что они будут здесь только завтра. Дела с питанием у нас к этому времени стали очень плохи, поэтому, раздосадованный такой задержкой, я отдал распоряжение уложить немедля багаж в челноки, чтобы отправиться вверх по реке без ее слуг. Но Маненко была не из тех, кого можно легко обойти. Она снова явилась со своими людьми и сказала, что если она не примет участия в отправке слоновой кости и товаров вождя Секелету, то ее дядя очень рассердится на нее. Она забрала весь багаж и заявила, что отправит его сама, не спрашивая меня. Мои люди уступили этому правительству в юбке скорее, чем я был склонен сделать это, и на моей стороне не осталось силы. Не имея желания попасть ей на язык, я собирался было ретироваться к челнокам, как вдруг она, положив мне руку на плечо и взглянув на меня нежным взором, сказала мне: «Ну, мой одинокий, мужественный человек, поступи и ты так же, как сделали все остальные». Чувство досады у меня, конечно, сразу исчезло, и я ушел на охоту, чтобы попытаться добыть мяса.