Сергей Обручев - В неизведанные края

Когда мы подошли к культбазе, то увидали, что в низовьях Чауна на льду появились пятна воды. Нельзя было и думать о последней намеченной нами поездке на северо-запад, в низовья реки Раучуван, а необходимо как можно скорее отправить аэросани в Певек, пока не вскрылись реки Чаун, Ичу и Млелю. В ночь с 20 на 21 мая мы проводили Денисова и Яцыно. Они поехали ночью, потому что в это время снег немного крепче и не так липнет.

Как быстро наступает весна на Севере! Еще несколько дней назад термометр ночью показывал 20 градусов мороза, а сейчас уже все кругом тает, оседает снег, появляются голые участки тундры, на склонах обнажаются камни. На краю этих проталин снег превращается в тонкие пленки льда, которые так вкусно хрустят на зубах. Солнце с 23 мая перестает заходить и, едва коснувшись горизонта, снова поднимается. Нам предстоит провести дней двадцать в Чауне, пока не вскроется река. У меня смелое намерение – подняться по Чауну к горам на 200 или 300 километров. До сих пор никто не поднимался на лодках так далеко по северным рекам Чукотки. Чаунские кооператоры говорят, что по Чауну можно подниматься на моторной лодке только километров на пятьдесят.

Мы попробуем сначала подниматься на моторе, потом пойдем старинным, исконным способом русских землепроходцев – бечевой, а потом и пешком. Но, так или иначе, мы исследуем верховья Чауна.

Для этого путешествия Перетолчин должен сделать небольшую лодку. Он на Ангаре занимался постройкой лодок и хочет здесь, где совершенно не умеют делать хороших речных и морских лодок, блеснуть своим искусством. Верфь закладывается рядом с баней, на участке, очищенном от снега. Ставятся «стапеля» – попросту ящики от бензина, и на них Перетолчин строгает и прилаживает доски. Иногда кто-нибудь из нас допускается к этому серьезному делу, но большей частью Перетолчин работает один: он боится, что мы испортим драгоценный материал. Досок привезено в обрез, и нельзя погубить ни одной. И когда какая-то сучковатая доска при выгибании лопается, Перетолчин два дня в дурном настроении. Но лодка выходит на славу, легкая, стройная и изящная. В заключение ее красят черной краской внутри и желтой снаружи и выводят на носу имя: «Ангарка».

Между тем весна сказывается все сильнее и сильнее. 25 мая идет первый дождь. 28 мая мы получаем известия, что вскрылись реки Лелювеем и Кремянка. С устья Кремянки пришли люди уже по морскому льду. Чаун еще не вскрылся, но лед покрылся пятнами и полосами воды. На том берегу обнажились яры, и с них слышен неумолчный гам – это гогочут гуси, прилетевшие гнездиться на озерках тундры. Вся тундра ожила, круглые сутки со всех сторон раздаются различные птичьи голоса. Гуси храбро летают над нами и хрипло кричат. Охотникам не надо далеко ходить – можно стрелять молодых неосторожных гусей прямо из дома. Но все же большинство их, пролетая над домами, поднимаются за пределы выстрела.

Летят морские утки тесными быстрыми стайками. Шуршание их крыльев напоминает шум порывов ветра. Они деловито торопятся на север, не задерживаясь у нас.

Появилась утка-савка с длинным хвостом. Она кричит громко что-то вроде «ax-аллах». Крашенинников писал, что эту утку камчадалы называли «дьячком», потому что она поет, как на церковной службе.

Забавнее всех кричат куропатки. Они то кашляют, то хрипло смеются. Самки стали совсем серо-коричневые, а у самцов туловище осталось белым, коричневая только голова, над глазами появились красные гребни.

Радостно встречают весну и чукотские дети из интерната. Большая часть их уехала в тундру, остались только те, у кого родители живут чересчур далеко или их нет совсем. Дети бродят по берегу, копаются в снегу. Две девочки, став лицом друг к другу, пляшут «танец оленя» – переминаются с ноги на ногу и искусно хоркают. Теперь Чаунское селение отрезано на все лето от оленеводов: вскрываются реки, тают болота, и никто не придет сюда из тундры до осеннего санного пути. Когда в июле исчезнет лед в губе, придут катера из Певека.

Хорошо в Чауне весной. Тепло, вечное солнце, журчат ручьи талой воды, текущей из тундры. На проталинах из-под снега вытаивают осенние ягоды – голубика и шикша, и гуси с гоготом пожирают их. На месте снежной равнины появляются озера, протоки.

Хорошо, когда не нужно больше надевать меховые штаны, плекты, не надо топить непрерывно печку. Не надо идти навстречу пурге, закрывая лицо!

Можно даже вспомнить детство и начать прокапывать канавки вокруг нашей бани, чтобы вода из соседнего озера текла в Чаун и не заливала сени.

Учитель Ломов и доктор культбазы Волошин, который проводил эту весну в Чауне, заняты огородом; уже в 1934 году доктор Андреев из предшествовавшей смены зимовщиков пробовал садить здесь овощи, и они дали обнадеживающие результаты, хотя из-за отъезда Андреева огород был заброшен в самом начале. Теперь рассаду Волошин каждый день выносит на солнце, а на ночь прячет от холода в дом. За интернатом вскопаны гряды, положено удобрение, проведены дренирующие канавки.

Мне, к сожалению, не удалось увидеть результатов этого опыта. С 6 июня на реке открылись большие полыньи вдоль берегов, а 9-го начался ледоход. В один день весь лед вынесло в море.

Морской лед будет еще держаться долго, и лишь у устьев рек пресная вода покроет и разъест его.

У нас нет своего мотора, чтобы подниматься вверх по Чауну; подвесной мотор, оставшийся в Певеке, слишком велик, и, кроме того, он нужен на морской шлюпке. Заведующий промыслово-охотничьей станцией Н. Елшин дал нам маленький подвесной мотор с тем условием, чтобы Курицын его отремонтировал; кроме того, Елшин будет нас сопровождать до устья Мильгувеем с целью выяснить вопрос о возможности заброски грузов в стойбища чукчей-рыболовов речным путем. Поэтому мы выходим из Чауна целой флотилией: впереди «Ангарка» с мотором, на буксире тяжелая лодка Елшина, а сзади болтается моя легкая резиновая складная байдарка.

Все изменилось вокруг: вместо того чтобы мчаться на аэросанях в любом направлении, мы должны медленно тащиться против течения, следуя всем изгибам капризной реки, вдоль черных торфяных обрывов. В пределах дельты Чаун мощная и глубокая река с тихим течением, и мотор бойко тащит вперед три лодки. То вправо, то влево отходят протоки; многие из них нам знакомы: мы пересекали их на санях. В вершине треугольника дельты, откуда расходятся на север протоки Чауна, стоит мерзлотный бугор. Одна половина его срезана рекой, и видно, что в глубине, под слоями суглинка, лежит линза льда, которая и подняла кверху всю толщу.

Возле бугра удобный заливчик, как раз для завтрака. Пока варится чай, мы с Ковтуном забираемся на бугор, чтобы взглянуть на тундру. Из травы в разных местах взлетают гусыни; они сидят на гнездах, устроенных между кочками, и подпускают очень близко. В несколько минут мы набираем 25 больших тяжелых яиц и несем их вниз, чтобы изготовить яичницу. Елшин в это время ходил на охоту и принес пару гусей. Большинство гусей, гнездящихся в низовьях Чауна, – белоголовые казарки, сравнительно небольшие; более крупных видов гусей мы не встречали. Наша флотилия двигается дальше по полноводной реке. Налево отходит широкая протока – это и есть устье Алькаквуня, истинное положение которого мы так и не могли узнать зимой. Течение становится быстрее. Чтобы выгадать в скорости, мы идем под самым берегом. Появились кусты; между ними на островах сидят на гнездах гусыни и удивленно глядят на нас, не зная, надо ли скрываться или лучше притаиться и переждать. Самки куропаток сидят на гнездах в траве между кочками, а самцы стерегут тут же на кустиках. Самец почти весь белый и, выделяясь среди зелени, привлекает к себе внимание хищников. А серая самка и гнездо в траве останутся незамеченными. Так маленький самец куропатки трогательно жертвует собой для охраны потомства.