Сергей Обручев - В неизведанные края

Мы проводим лодку Степана вдоль левого берега. Байдарку я спускаю в некоторых порогах по главной струе. Но так как валы слишком велики и могут перевернуть ее, я проскальзываю на краю струи. В первом и пятом пороге приходится держаться все же ближе к левому берегу.

Ниже последнего порога мы ночуем. Впереди остается одна шивера, и Степан должен был нас провести назавтра через нее. Но утром, когда мы просыпаемся, Степана и его спутника нет. Куда же они исчезли? Михаил так же проспал, как и мы, и ничего нам не может объяснить. По-видимому, Степану надоело возиться с нами, и он решил лучше оставить недополученную часть условленной платы, чем терять еще день. Через последнюю шиверу мы благополучно спустились сами.

Ниже порогов Колыма выходит из последнего гранитного массива в широкую долину. Справа впадает большой приток Бохапча.

Над галечником на устье Бохапчи на одной из лиственниц белеется затес. Мы с любопытством выскакиваем посмотреть, что это такое. На затесе надпись – письмо, настоящее письмо, адресованное мне! Это первая весточка от экспедиции геолога Ю. Билибина, которая в прошлом году начала работать на Колыме. Билибин просит определить астрономический пункт на устье Бохапчи. Но это невозможно, так как Салищев идет с караваном где-то далеко на севере, в горах.

От устья Бохапчи Колыма течет в одном русле, без островов, в широкой долине. Только от устья следующего большого притока, Дебина, начинаются снова острова, покрытые строевым лесом, лиственницей и тополем. До сих пор, начиная от самого Оротука, в узких ущельях Колымы мы не видели другого леса, кроме плохой горной лиственницы, растущей на склонах. Редко-редко попадался белый стволик березы.

Дебин течет в такой же широкой долине, как и Колыма. Когда мы выезжали из Оймякона, предполагалось, что караван выйдет к устью Дебина. Но потом выяснилось, что Сеймчанская тропа – единственный путь в этом районе – пересекает Дебин слишком далеко от устья и пройти по нему вниз почти невозможно из-за больших болот. Другой вариант – идти по тропе вдоль левого берега Колымы, огибая пороги по боковым долинам, – еще более труден из-за тяжелых перевалов. Поэтому пришлось отнести место встречи с караваном еще дальше на восток, к устью следующего большого притока Колымы – Таскана. Устье Таскана должен показать нам наш новый проводник – Михаил Протопопов, которого мы взяли с собой из Оротука. Это маленький, очень медлительный и флегматичный якут, который уже от самого устья Бохапчи стал обнаруживать полное незнание местности. Между тем найти устье какой-нибудь реки здесь бывает часто довольно трудно из-за множества островов. Никогда не знаешь, что это – река или только протока. У нас была с собой карта Шарина, полученная в Оймяконе, и мы надеялись с ее помощью как-нибудь отыскать устье Таскана, так как против него находился длинный узкий хребет Басыканья.

Я предлагаю перейти на левый берег и идти по самым крайним протокам; Михаил успокаивает меня, говоря, что до устья Таскана еще далеко, не менее 10 километров.

Но вскоре после того, как мы все-таки по моему настоянию подошли к левому берегу и поплыли вперед, отыскивая левую протоку, Михаил, плывший на своей ветке отдельно, стал вдруг кричать, что из протоки выходит вода другого цвета и что, может быть, Таскан остался позади. Он пробует выйти на берег и пройти немного влево, но там только непроходимая болотистая тайга.

Мы плывем еще немного дальше, пока река не подходит опять к подножию Басыканьи. Я взбираюсь на несколько сот метров по ее склону, и передо мной открывается широкая плоская долина Таскана, уходящая на север, в леса; кое-где блестят изгибы реки. Далеко на северо-востоке лежит высокая скалистая гряда, отделяющая Таскан от Сеймчана, – это последняя восточная цепь хребта Черского – Туоннах.

Надо возвращаться обратно. Мы понуро впрягаемся в бечеву и тащим свои лодки вверх по течению. Пришлось тащить шесть километров, пока мы добрались до той протоки, из которой выходила светлая вода.

Только мы останавливаемся передохнуть, как неподалеку раздается стук топора. Говязин хватает ружье и несколько раз стреляет. Сейчас же в ответ совсем близко раздаются выстрелы, и через несколько минут из-за тальников показывается ветка. Но это не наши спутники. В лодке сидит уполномоченный, от которого мы принимали лошадей в Оймяконе, и два незнакомых якута. Оказывается, что наш караван не мог дойти до устья Таскана из-за отсутствия дороги и болот и остановился в 20 километрах выше. Один из якутов послан на устье Таскана, чтобы караулить нас здесь и показать дорогу до стоянки.

Утром якуты сделали плот из сухих тополей, связали его ветками тальника, и уполномоченный вдвоем с одним из якутов отплыл в Средникан, а мы потянули свои лодки вверх по Таскану.

После Колымы Таскан кажется нам очень маленьким, хотя это довольно большая речка, достигающая 300 километров длины. Подниматься по ней очень трудно: все время встречаются мелкие острова, покрытые тальником, быстрые протоки, заломы, мешающие подниматься как бечевой, так и на шестах. За весь день мы не могли пройти 20 километров, которые отделяли нас от стоянки каравана.

Караван остановился вблизи последней юрты тасканских якутов. Главное их поселение, составляющее четырнадцать юрт, расположено в нескольких десятках километров выше по реке, где есть большие луга. Здесь же, в глухой тайге, поселилась семья братьев Сивцовых. Возле их юрты Салищев и расположился для определения астрономического пункта.

Путь нашего каравана по Сеймчанской тропе, которая срезает большое колено Колымы к югу, между устьем Бёрёлёха и Таскана, был очень труден. По-прежнему приходилось все время вести борьбу с лошадьми. Ямщики ни за что не хотели путать лошадей, да это было и почти невозможно: в Оймяконе мы не могли достать достаточного количества волосяного аркана для пут, а делать веревочные путы в болотах очень опасно – мокрые путы стягиваются и портят лошадям ноги. Поэтому проводники предпочитали отпускать лошадей на свободу и утром отыскивать их по следам. Пятнадцать худших лошадей, самых сухих, шли без груза, и их гнали маленьким табуном, который все время разбегался по сторонам или по боковым тропинкам в поисках лучшего корма. Иногда часть этого косяка убегала совсем.

Большею частью караван выступал только после полудня, и кто-нибудь из проводников еще оставался позади, чтобы отыскивать убегавших лошадей.

Начали таять болота. Когда мы вышли из Оймякона, они были еще крепкие и легко проходимы, а к началу июля оттаяли совершенно. Пошли дожди, и передвижение день ото дня становилось труднее. Наконец появилось множество комаров и слепней.