Сергей Обручев - В неизведанные края

Сегодня мы проходим первый утесистый мыс Млелин и ночуем у болотистой тундры. В нескольких километрах в глубине тундры белеют яранги богача-оленевода, и спустя час к нам оттуда прибегает, раскачиваясь на ходу и подпевая, оборванный чукча-пастух, один из батраков богача.

Произнеся обязательное чукотское приветствие «Я пришел», он садится к костру и, как только поспевает чайник, наливает себе кружку, вытаскивает из-за пазухи кусок своего сахару и пьет вприкуску, медленно и основательно. Потом внезапно срывается с места, ничего не сказав, и уходит, припрыгивая и подпевая. У чукчей нет обычая здороваться: пришедшему говорят только «йетти» (ты пришел), и он отвечает «и» (да); иногда он сам скажет: «Я пришел». Прощаться совсем не полагается. Сначала это кажется странным, по потом привыкаешь [11].

Во второй день при небольшой встречной волне мы проходим вдоль низких берегов с лагунами, тянущимися за косами, до следующего ряда утесов, мыса Турырыв, или Росомашьего. Мы хотим исследовать весь ряд утесов сегодня же, но против самых высоких скал мыса из-под кормы поднимаются грязные волны – винт ударяет о дно, здесь мелко.

Денисов круто поворачивает от берега, мы огибаем мыс, потом опять осторожно приближаемся к утесам. Здесь еще хуже: три ряда кос – узких мелей – отделяют берег. Мы находимся в южной мелкой части губы, где реки Ичунь и Чаун засыпают ее дно своими наносами не только у низких берегов, но даже под утесами.

Приходится вернуться назад. Тотчас к северу от мыса, между камнями и песчаной косой, мы находим узкий проход в маленькую бухточку – ванну в песке, укрытую от южных ветров утесами. Здесь как раз столько места, чтобы поставить шлюпку на якорь. Юго-восточный ветер согнал воду и обнажил песчаный пляж; здесь можно разбить палатку, пока не подует северный ветер.

Эта бухта понравилась нам больше всех стоянок. Тихо, не беспокоишься за лодку, сколько угодно дров: плавник лежит кучами. Тут же и пресная вода в лужах на пляже, профильтровавшаяся сквозь песок из тундры.

На тундре густые заросли ивы высотой по пояс; очевидно, и северные ветры, поднимаясь на гряду холмов, затихают у их подножья. Под холмами на мху янтарно-желтая, налитая, крупная морошка, на которой пасутся гуси. При виде нас они с гоготом улетают; за два дня мы добросовестно очищаем все пастбище, не оставляя гусям ни ягодки.

С холмов у мыса видна равнина – Чаунская впадина, тянущаяся до горизонта к югу и западу. Только на востоке ее окаймляют какие-то горы, где текут таинственные притоки Чауна, нанесенные на карту 150 лет тому назад капитаном Биллингсом, прошедшим с чукчами по горам от Берингова пролива до Большого Анюя. С тех пор никто не был во внутренних частях Чукотского хребта, и карта хребта, за исключением частей, заснятых моими авиаэкспедициями 1932–1933 годов, до сих пор повторяет съемку Биллингса.

Изучение этих обширных пространств суши предстоит нам зимой и весной. А теперь мы должны идти на шлюпке к западному побережью губы. Там есть, судя по рассказам, длинные ряды утесов и даже месторождения графита, найденные одним из местных работников. Нам дважды надо пересечь Чаунскую губу – сначала сделать маршрут на запад и затем обратно в Певек, но, если погода испортится, придется огибать губу вдоль берегов, и на это нам не хватит горючего. Поэтому я решаю вернуться в Певек и захватить побольше бензина, чтобы крейсировать затем вволю по губе.

С мыса Турырыва мы забираем целую копну морских водорослей. Это единственное место на побережье, где на плоский низкий пляж волны выкидывают комки тонких спутанных волокон быстро сохнущих водорослей. Это те водоросли, которыми набивают непотопляемые «капковые» лодки и подушки. Мы можем использовать их в хозяйстве, начиная от стелек в меховых сапогах и до матрацев.

Попутные волны поднимают корму и бросают шлюпку вперед. Через семь часов мы уже и «дома», в Певеке. Но «дома» нас встречают нелюбезно: дом еще не готов, а мы хотим в нем ночевать. Постройка быстро продвигается вперед: втроем наши товарищи уже закончили стены, Перетолчин сделал рамы и приступает к внутренней отделке. Мы не будем им мешать – только переночуем.

Утро уже как будто сулит хорошую погоду. На юго-западе едва поднимается над водой вершина большой горы Наглойнын со ступенчатой вершиной, вероятно сложенной гранитом, как и другие горы с таким же рельефом, окружающие Чаунскую губу. Нам надо сделать рискованный переход – 100 километров прямо через губу к северному концу утесов. Певекцы не верят, что мы настолько смелы: «Неужели вы решились идти прямо через губу?» В Певеке несколько вельботов, вдвое большего размера, чем наша шлюпка, вполне мореходных, но на них пробираются вдоль берегов, чтобы выброситься на берег в случае бури. Даже кавасаки с кунгасами не решаются выходить на середину губы и при рейсах в устье Чауна придерживаются восточного берега. Прошлогодняя авария всех здесь напугала.

Действительно, пересечение Чаунской губы – настоящий морской рейс. По расстоянию это все равно что переплыть Ла-Манш у Шербура, или южный конец Адриатики, или Баффинов залив в узком месте. Вследствие мелких глубин – не более 20 метров – волны в губе не такие высокие, как в открытом море, но зато круче и опасны для открытой шлюпки.

Чтобы защитить нашу короткую шлюпку от этих волн, мы по чукотскому обычаю надставляем брезентовую стенку – пока только с правого борта, со стороны самого страшного ветра. Если поднять эту полосу брезента, то борт повысится на 70 сантиметров и волны не так легко будут заливать шлюпку.

Мы весело идем по проливу между островом Большой Роутан и материком, держа курс прямо на вершину горы Наглойнын, которая виднеется на юго-западе за губой. Но при выходе из пролива нас встречает «мордотык» – свежий встречный ветер. Быстро нарастают волны, шлюпка круто прыгает вверх и хлопает днищем. Волны плещут через незащищенный брезентом борт. Предстоящие 100 километров кажутся неприятными. Лучше немного обождать.

Причаливаем у мыса Валькумей возле двух яранг. Пока мы с Ковтуном заняты изучением ближайшего склона горы, Денисов обивает брезентом левый борт шлюпки. К нам бредет унылый чукча, хозяин этих яранг, маленького роста, худощавый, но коренастый, с необыкновенными для чукчей черными усами на морщинистом лице. Он целыми днями сидит на берегу вместе со своей семьей и смотрит за сетью. Сеть метров двадцать длиной выдвигается на длинном шесте с берега в море, затем, как только рыба (голец) подойдет к сети, последнюю быстро подталкивают к берегу, действуя ею как неводом. Когда рыбы много, этот примитивный способ лова приносит хорошие результаты. Голец – крупная и вкусная рыба из семейства лососевых, весом от одного до пяти килограммов.