Сергей Обручев - В неизведанные края

Тнелькут ловко останавливает нарту, перебрасывается несколькими словами с Ятыргыноми, к нашему огорчению, уезжает вперед. Мы опять тянемся шагом, и унылая равнина, кажется, никогда не кончится.

Над горами на юге скапливаются сигарообразные облака, и надо ждать фена и пурги. Но пока совершенно тихо, только визг полозьев нашего каравана нарушает безмолвие снежной равнины. Впереди холмистые предгорья Анадырского плато, белые ровные скаты. Там мы должны ночевать сегодня у Ятыргына.

Медленно двигаемся мы, пока в сумерках вдруг Ятыргын останавливается, прислушивается и говорит: «Пенайоо» («пурга»). Действительно, с юга на нас надвигается резко ограниченная белая стена. Через мгновение мы чувствуем легкое дуновение, затем резкий свист – и все кругом заволакивается мчащимся снегом. Но все равно приходится идти дальше, навстречу ветру: здесь в равнине укрыться негде. Быстро темнеет. Сначала еще хорошо видна дорога, вернее, след нарт: постоянных дорог на равнине нет, всякий едет где хочет. Но очень скоро пурга заносит следы, стирает их вовсе, нагромождает заструги поперек дороги. Ятыргын идет впереди, согнувшись, и ищет следы. Вдруг он подзывает меня и Ковтуна и объясняет, что ему трудно идти, болит спина, и теперь мы должны вести караван по следу. Мы сначала опешили: как нам никогда не бывавшим здесь прежде, найти дорогу, когда след сметен и остался только кое-где помет от бродивших здесь оленьих стад! Но потом мы догадываемся, что надо идти как раз навстречу ветру, придерживаясь направления борозд, вырезанных ветром в твердом снегу, – заструг выпахивания.

Надо различать в снежных образованиях полярных стран два типа заструг – заструги навевания, которые имеют вид плоских барханов, вытянутых поперек к направлению ветра, и второй тип – это скульптурные заструги, заструги выпахивания, которые ветер вырезает в старом, уплотненном снегу. Заструги эти обычно имеют длинные острые языки, вытянутые навстречу ветру.

Вести караван навстречу пурге – работа довольно неприятная и физически очень утомительная. Нужно смотреть вперед, и закрыть глаза шарфом нельзя, не говоря уже о том, что ветер проникает всюду, под шарф и капюшон.

Стало тепло – наверно, градусов тридцать, не больше.

Несмотря на ветер, жарко идти в кухлянке, а сбросить ее нельзя: снег забьется под одежду.

В этот раз Ковтун самоотверженно почти все время вел караван, а я последовал примеру Ятыргына и большей частью сидел на нартах, отвернув лицо от пурги.

Часа четыре тащимся мы навстречу пурге. Олени начинают выбиваться из сил, останавливаются, глядят умоляющими глазами – мы перекладываем груз с одной нарты на другую. Кажется, не будет конца дороге, мы никогда не дойдем. Во всей вселенной нет ничего, кроме этого мчащегося, колющего снега и плотного воздуха, сквозь который надо пробиваться.

Наконец начинается подъем, все круче и круче, – это склон Анадырского плато. Из-под снега торчат отдельные камни, и мне приходится, несмотря на пургу и темноту, осматривать их и отбивать образцы: неизвестно, попадем ли мы сюда опять.

Хотя Ятыргын принимал мало участия в выборе дороги, но направление, указанное им, верно: мы приходим прямо к его стойбищу. В плотной стене пурги появляются белые неясные конусы – яранги. Их пять, целый поселок; но это мы разглядели только на другой день, а сейчас видим только ближайшие две яранги.

Вход в ближайшую ярангу прикрыт оленьей шкурой. Когда, откинув ее, пролезешь внутрь, невольно отшатнешься: густой едкий дым наполняет всю внешнюю часть яранги («чоттагын»). Ветер не дает дыму выйти в верхнее отверстие, гонит его внутрь, завевает в щели. Но все же здесь спокойно, снег не сечет лицо, и, когда присмотришься, в середине увидишь маленький огонек под котлом и рядом темное лицо чукчанки.

Чтобы попасть в полог, надо сначала очистить снег с меховых сапог. Нам подают «тиуичгын» – выбивалки, сделанные из оленьего рога. Такая выбивалка – необходимая принадлежность чукчи как дома, так и в пути, и каждый везет ее с собой на легковой нарте.

Мы снимаем кухлянки, тщательно обиваем меховые штаны, сапоги. Потом надо стать коленями на меховой порог полога, приподнять переднюю его стену – завесу из оленьих шкур – и на четвереньках залезть внутрь. В это время следует похлопать ногой о ногу, чтобы сбросить с подошв остатки снега, или же женщина, находящаяся во внешней части яранги, обобьет вам подошвы выбивалкой. Только после этого можно вползти в полог, и затем надо тщательно подвернуть висящий конец шкуры, закрывающий вход («чоургын»), под шкуры, лежащие на полу.

Влезть в полог со снегом на одежде – это совершить бестактность, худшую, чем войти в грязных калошах в культурный дом: снег в пологе – страшное зло, полог и так насыщен влагой от дыхания людей.

Возможно, что в этот первый раз мы и совершили преступление против чукотских правил вежливости: мы очень спешили укрыться в пологе, который еще недавно внушал нам такое отвращение.

Как приятно почувствовать над собой кров, непроницаемый для ветра. Избавиться наконец от этого снега, бьющего в лицо, от необходимости тратить все свои силы на преодоление давления ветра. Как приятно быть в тепле (хотя здесь, вероятно, не более 10 градусов) и сидеть при спокойном, уютном свете эека, тонущем в меховых стенах и потолке.

Спустя несколько минут наше восхищение чукотским гостеприимством еще более увеличивается: хозяйка вносит эмалированное блюдо, наполненное мелко нарубленным оленьим мясом, нечто вроде беф-строганова, но вареное; бульон уварен до густоты и превратился в соус.

Нам кажется, что нет ничего лучшего в мире, как после четырех часов борьбы с пургой сидеть в пологе и есть такое горячее, хорошо проваренное мясо!

После мяса следует чай. В этот раз мы уже не доставали кружек – кому охота выходить снова наружу к нартам – и без всякого отвращения смотрели, как хозяйка достает блюдечки из грязного кожаного мешочка.

Чаепитие совершается истово и долго. Приятно чувствовать, как теплая жидкость проникает внутрь и, кажется, растекается по всему телу. Мы то и дело подставляем хозяйке свои блюдечки. Когда каждый сказал традиционное «тыпаак» (я кончил, я сыт) или «мури паа» (мы сыты), хозяйка приступает к мытью посуды. Во-первых, она собирает и съедает чаинки, которые расточительные гости оставили в блюдечках, потом тщательно вылизывает блюдечки и прячет их в грязный мешочек.

Теперь можно немного оглядеться. Полог Ятыргына среднего размера, метра два в ширину и несколько меньше в длину. У береговых чукчей полог больше, потому что их яранги стоят всегда на одном месте. А оленевод, стесненный условиями кочевки, не может себе позволить устроить большой полог: его тяжело выбивать каждый день, трудно добывать для его освещения жир, трудно расставлять каждый день и тяжело возить. Но и в таком пологе может поместиться много народу, если сидеть по-чукотски, поджав ноги и тесно один возле другого.