Владимир Обручев - В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя)

– Крыши, двери, окна могли сгореть. А рыть землю в фанзах искателям золота было некогда и не к чему. Рудокопы прятали золото в своих шахтах, а не в фанзах. Да и много ли золота могло быть у каждого рудокопа?

– А в этой фанзе, – продолжал Лобсын, – жил не рудокоп, а чиновник китайский, мандарин, который принимал золото от рудокопов для сдачи в казну. Вот у него и могло быть золота побольше. Китаец, который жил у моего отца, был не простой рудокоп.

Фанза, действительно, отличалась от остальных, в которых жили рудокопы. Последние были меньше, все в одну комнату, половину которой занимал кан, с одним окном и дверью. А в этой были две комнаты и кан только в задней, которая имела два окна и дверь в первую. Мандарин, принимавший золото, спал в задней комнате, а в передней принимал рудокопов.

– Где же начнём рыть? – спросил я.

– В задней комнате, – сказал Лобсын. – Там чиновник спал, там и прятал золото.

Кан в этой комнате уже осел и превратился в кучи глины с щебнем. Но где было зарыто золото? В топке кана или в полу комнаты возле него? Я предложил прорыть канавку поперёк всей задней комнаты вдоль кана. Нужно было торопиться, солнце уже скрылось за горами Кату.

Мы привязали лошадей в первой комнате и принялись за работу. Я дробил кайлой затвердевшую почву, а Лобсын выгребал её маленькой сапёрной лопаточкой, которую я взял у консула. Эту канавку, глубиной и шириной в четверть, мы провели от двери из первой комнаты вдоль кана до окошка во второй. Вырытую почву выбрасывали через стену фанзы. Почва была очень твёрдая, глина со щебнем, и работа подвигалась медленно.

В канавке, кроме глины с мелким щебнем, ничего не вскрыли, пока не подошли к самому окошку в боковой стене задней комнаты. Здесь я откопал несколько кусков белого кварца, хотел их выбросить, но вспомнил, что золото в жилах рудника сидит в кварце. Поднял один кусок, обтёр его от глины и увидел, что весь кварц был пронизан жилочками и крапинами ярко-желтого цвета. Это было золото. Я показал кусок Лобсыну.

– Вот тебе и клад мандарина! Он, видно, отбирал у рудокопов куски кварца с богатым золотом, – сказал я.

Из этой части канавки мы выбрали восемь кусков такого же богатого кварца, но в общем по оценке на глаз в них могло быть фунта два золота, не больше.

– Неужели это весь зарытый клад? – подумал я. – Но где же искать дальше? Взрывать ли весь пол перед каном?

Между тем солнце уже село и стало ясно, что до ночи мы не успеем кончить эту работу. Я сказал это Лобсыну.

– Останемся здесь ночевать, – ответил он, очевидно увлечённый добычей. – Воды для чая мы привезли. Завтра чуть свет кончим и поедем на Ангырты отдыхать.

– А что же кони? Они всю ночь простоят голодные. Отпустим их, что ли?

– Никак нельзя. Корм плохой, они уйдут далеко. А волков здесь много, они в старых шахтах живут, норы готовые для них. Коней нельзя отпустить, волки загонят их. Постоят до утра в фанзе подле нас. И вот что. Пока ещё видно – наберём побольше хворосту, чтобы всю ночь огонёк держать, а то волки и до коней, и до нас доберутся.

Ночёвка не обещала ничего приятного. Но и мне не хотелось уезжать. Между тем никто, конечно, не мог заехать сюда ночью и закончить раскопки. За целый день мы не встретили ни одного человека во всей этой местности и могли бы спокойно уехать ночевать на речку Ангырты и утром вернуться.

Мы поспешно начали собирать топливо, вырывая кусты караганы, полыни, эфедры, попадался кое-где и аргал. Наворотили возле фанзы целую кучу, нашли в соседней фанзе несколько полусгоревших жердей от крыши.

Кони стояли у нас в первой комнате фанзы, а мы расположились в её дверях, развели огонь, поставили котелок. Ночь уже наступила, на небе засверкали звёзды между лёгкими облачками, надвигавшимися из-за гор Кату.

Чай поспел, достали чашки, баурсаки, сухари. Сидим у маленького огонька, пьём чай, закусываем. И вдруг недалеко от нас раздался протяжный и низкий вой, на который кони ответили храпом.

– Волк, – сказал Лобсын. – Подаёт сигнал другим, что нашёл добычу, с которой в одиночку не может справиться.

– Созывает их на помощь, – подтвердил я. – Сколько их набежит? Нужно приготовить ружья, у меня десять патронов с картечью и пять с крупной дробью.

– А ливорвер не забыл? – спросил Лобсын, который никак не мог запомнить слово револьвер.

– С собой, шесть пуль и столько же в запасе.

– Хватит, пожалуй! Не сотня же соберётся.

Двустволку и при ней патронташ я оставил в углу фанзы, а револьвер в седёльной сумке. Принёс и то, и другое, зарядил двустволку картечью и поставил под рукой, револьвер положил возле себя.

– Придётся нам, видно, не спать всю ночь! – заявил Лобсын. – Коням дадим по две горсти сухарей и несколько баурсаков. Кормушки у меня с собой.

Вой повторился, но в отдалении и с перерывами, в трёх-четырёх местах.

– Отзываются на призыв. Но пока горит огонь – близко не подойдут.

При свете огонька мы насобирали ещё вокруг фанзы всё, что могло гореть, вплоть до самых мелких кустарников. При этих сборах Лобсын отошёл немного дальше и возле ямы-шахты увидел волка, который быстро скрылся в шахту.

– Я бросил вслед ему большой камень и, должно быть, попал, он завизжал там в шахте, – сообщил калмык, сбрасывая охапку хвороста.

Мне очень хотелось спать, и я сказал: – Нам обоим караулить не нужно. Будем по очереди, один у огонька, другой вздремнёт.

– Ладно. Я ещё не хочу спать, Покараулю.

Я прислонился к стенке фанзы и сразу заснул. Приснилось мне, что мы опять роем землю в фанзе при каком-то странном красном свете и нагребли уже целые кучи кварца. Повернуться некуда в фанзе, а всё ещё попадаются целые глыбы, и я ворочаю их легко, словно куски хлеба. А Лобсын роет рядом и что-то приговаривает, – и вдруг вместо него, вижу, роет волк, лапами землю разгребает, а зубами хватает кварц и рычит. Повернулся ко мне, широко раскрыл пасть, высунул язык – и зубы у него все блестят, золотые. И внезапно бросился на меня, сильно толкнул в грудь лапами, а золотыми зубами щёлкнул перед самым носом.

Тут я проснулся, потому что Лобсын теребил меня за плечо.

– Погляди-ка, Фома! караульщики клада собрались, хотят помешать нам взять золото.

Я протёр глаза. Наш маленький огонёк освещал только несколько сажён впереди фанзы, а дальше, шагах в двадцати, в темноте светилось несколько пар волчьих глаз. Когда пламя вспыхивало, охватывая новый кустик, положенный на огонёк, я различал морды, насторожённые уши и контуры тел. Я насчитал девять пар этих глаз в охватившем нас полукруге.

Вдруг наши кони захрапели, затопали, и Лобсын, вскочивший на ноги, едва успел схватить уздечку и остановить своего коня, который напирал на меня, стараясь выскочить из фанзы. Очевидно, какой-нибудь волк подобрался к задней стене фанзы, остававшейся в темноте, и напугал коней, может быть, старался перелезть через стену. Я схватил горящий куст и перебросил его через фанзу.