Владимир Обручев - В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя)

Рассуждения Лобсына были разумны. Я уже знал условия жизни в провинции Синьцзян, слышал о произволе китайских амбаней и монгольских князей. Я, как русский подданный, имел защиту в лице консула, а Лобсын был вполне во власти своего князя. Если бы Лобсын покупкой скота и вещей обнаружил, что у него завелись деньги, князь начал бы вымогать их под разными предлогами и разными мерами. Сообщить китайской или монгольской власти о нашей находке мы не намеревались, так как это вызвало бы просто конфискацию золота. Ведь мы не знали, являлся ли китаец, зарывший золото, чиновником, собиравшим его у рудокопов для сдачи в казну, или же арендатором рудника, получавшим золото от своих рабочих. В первом случае золото принадлежало китайскому государству, а во втором – китайцу, жившему и умершему у отца Лобсына. Не мог бы выяснить это и амбань Чугучака, и в лучшем случае, при вмешательстве консула, он завёл бы переписку с Пекином для решения этого вопроса, что затянулось бы на несколько лет.

Поэтому наиболее благоразумным было не говорить никому о находке и использовать её мало-помалу и осмотрительно.

Закончив раскопки, мы заровняли канавки, вырытые в фанзе, оседлали лошадей, куски кварца и горшочек разложили по нашим заседёльным сумам и уехали назад. Через час мы остановились на реке Ангырты, отпустили голодных коней на корм, развели огонь, сварили чай, плотно позавтракали, а затем по очереди поспали часа по два.

Хорошо отдохнувши, около полудня мы поехали дальше. Лобсын направился не по прежней дороге, а вверх по Ангырты.

– Мы разве не заедем ночевать на твою летовку? – спросил я.

– Нет, едем прямо в Чугучак. В юрте мы бы сняли сумы, ребятишки любопытные, увидели бы кварц с золотом, пошли бы расспросы, где были, откуда накопали. А степное ухо, Фома, сам знаешь, длинное. Сегодня сказал в одной юрте или одному встречному человеку, а завтра будут знать на сто вёрст кругом, что Лобсын и Фома нашли золото в Джаире. Меня потребует князь к себе, а тебя – амбань через консула, чтобы выяснить, где и что нашёл. Ведь копать золото без разрешения нельзя.

Пришлось признать, что Лобсын поступил правильно, не заезжая к своим. В Чугучаке мы могли лучше сохранить тайну о находке.

Речка Ангырты, вверх по которой мы поехали через северную цепь Джаира, сначала извивалась по ущелью между рощами тополей, тальника и разных кустов, окаймлёнными зарослями чия. Мы миновали уединённую зимовку киргизов в виде глинобитной фанзы среди огороженной лужайки. Возле фанзы высилась пирамида из чёрных кусков, вылепленных из овечьего и козьего навоза; это был запас топлива на зиму, заготовленный заботливым хозяином.

Теперь здесь было пусто, хозяева ушли на летовку выше в горы, фанза проветривалась, дверь её была открыта.

Дальше кусты и рощи по речке поредели, ущелье перешло в долину. На одном из её склонов я заметил странные углубления вроде небольших пещерок и ниш, которые тянулись друг над другом в несколько ярусов на протяжении сотни шагов.

– Что это, тоже зимовки? – удивился я.

Лобсын засмеялся.

– Таких нор в Джаире много найдёшь, но никто в них не живёт.

– Кто же вырыл их? Люди или звери?

– Кто их знает. Камень какой-то гнилой, должно быть. В норах, если потрогать его, он рассыпается, а ветер выметает мелочь. В таких норах бараны и козы зимой от пурги укрываются.

Я рассматривал с удивлением эти странные впадины в жёлто-розовом камне склона. Они походили на ячеи, которые жуки выгрызают в старом дереве, но были гораздо больше. В одних человек мог свободно сидеть, в других даже стоять сгорбившись. Иногда две или три ниши находились рядом, разделённые только каменным столбиком, а в глубине соединялись, и человек мог бы расположиться на ночлег, вытянувшись во всю длину. И всего удивительнее было то, что на самом склоне в трещинах камня укрепились мелкие кустики, пучки травы, какие-то цветочки, а в нишах их совершенно не было. Нельзя было поверить, что ни люди не вырубили, ни животные не вырыли эти норы в сплошном твёрдом камне. [4]

Часа два мы ехали по долине Ангырты, поднялись в её верховьях на ровную поверхность Джаира, описанную выше, спустились с неё в долину северного склона и выехали по ней опять на степь Долон-турген между Джаиром и Уркашаром. Заночевали на речке Ушеты в чёрных ветреных холмах и на следующий день к вечеру прибыли в Чугучак.

Всю дорогу меня мучил вопрос, где спрятать наш клад в Чугучаке. Нанятая мною фанза во дворе лавочника плохо запиралась, не имела окна, и днём пришлось бы держать дверь открытой. Во дворе бегали дети, ходили разные люди. Кварц с золотом нужно было истолочь и промыть, делать это на людном дворе, добывая воду для промывки из колодца, было невозможно. Нужно было спешно искать себе более уединённую и удобную квартиру. Выручил случай. Едва мы въехали во двор, расседлали лошадей и зашли в фанзу, пришёл хозяин дома и сказал:

– Тебя три раза спрашивал новый приказчик, ему по спешному делу нужно видеть тебя.

Я, конечно, сейчас же пошёл на свою старую квартиру, оставив Лобсына караулить фанзу. Во дворе старой квартиры застал суету. Тюковали товар, чинили верблюжьи сёдла. Под навесом стояло десятка два верблюдов. Приказчик при виде меня обрадовался.

– Слава богу, что вы объявились, Фома Капитонович! – воскликнул он. – Не хотите ли вернуться на свою квартиру? Я не нашёл надёжного помощника и сам поведу караван, месяца два буду в отсутствии, а при складе некого оставить. Вы поживёте тут, пока я не вернусь назад, и склад будет под надзором. На вас я могу положиться!

Забыл, негодяй, как он спешно выселил меня 10 дней тому назад из квартиры, хотя мог дать мне время для приискания новой. Но я не хотел припомнить обиду, потому что предложение меня очень устраивало. Поэтому я сказал ему:

– Ладно, могу вернуться на старое пепелище. Только склад ваш принимать не стану. Вы его заприте и запечатайте, я буду жить как караульный.

Он поморщился.

– Я рассчитывал, что вы могли бы пока и продавать товар посетителям. Два месяца лавка будет на запоре. Хозяевам убыток!

– Нет уж, увольте! Принимать от вас наличность, потом сдавать вам. Опять будете перемеривать весь товар. Слуга покорный!

Он начал уговаривать меня, но я не уступил, и ему пришлось согласиться.

– Если так, приходите завтра с утра, я в обед хочу уехать, – закончил он разговор.

На следующий день я вернулся утром на свою старую квартиру. Караван уже начали вьючить. Приказчик при мне запер склад и, кроме замков, привесил на скобах ещё верёвочки и припечатал их на бумажках своей печатью. Распрощались дружески, караван ушёл, а через четверть часа Лобсын привёл наших коней, навьючив на них моё скудное имущество.