Фредерик Кук - Мое обретение полюса

Я становился бессознательной игрушкой собственного честолюбия. Какая-то неосознанная сила, направленная в сторону далекой цели, не требуя от меня волевых усилий, несла вперед мое тело. Иногда в течение долгих минут мое внимание приковывал болтающийся собачий хвост. Это было увлекательной игрой для моего опустошенного воображения. Через час я уже забывал, о чем только что думал. Сегодня я уже не в состоянии вспомнить смутные, затейливые видения, которые вызывались удивительно незначительными явлениями, занимавшими тогда мой ум. Однако солнце все же скрашивало монотонность существования и рисовало в этом осененном самой смертью мире небесные райские цветы, которые не снились даже Аладдину.

Мои чувства временами странно притуплялись. Я слышал скрип нарт. Их острые стальные полозья резали лед, распластывая снег подобно большому разделочному ножу мясника. Я привык к их скрежету. Во время мертвых штилей я с большим вниманием прислушивался к мягкому постукиванию собачьих лап. Иногда мне казалось, что я слышу, как впивается в лед каждый отдельный их коготок, и — не странно ли? — я размышлял только об одном — о собственной амбиции, и это хрустящее твердое постукивание, напоминающее клепку, вызывало во мне восхитительное ощущение продвижения вперед, ощущение преодоления расстояния, приближающего меня к полюсу.

В этой части полярного бассейна лед не взламывается сам по себе. Вероятно, он находится в движении во все времена года. В процессе преобразования ледяных полей в них появляются полыньи, которые быстро покрываются новым, молодым льдом.

В этих неспокойных районах я часто имел возможность измерить толщину льда. На основании моих наблюдений я пришел к выводу, что за один год толщина такого льда достигает не более 12–15 футов. Иногда мы пересекали поля в 50 футов толщиной. Такие поля неизменно выказывали признаки многолетнего прироста льда на их поверхности.

Очень трудно оценить величину подводного промерзания, которое продолжается после образования годовалого льда, однако равномерность толщины морского льда, наблюдаемая в Антарктике, подсказывает, что предел «насыщения» достигается на второй год, когда лед со своим снежным покровом оказывается настолько толстым, что впоследствии снизу он не нарастает.

Дальнейшее утолщение льда — вероятнее всего результат его прироста. Частые снегопады в сочетании с периодическими оттепелями и заморозками летом вызывают процесс, сходный с наращиванием ледникового льда. Это основные причины роста толщины льда на полярном море. [123]

Очень тяжелые, волнистые поля, которые придают свое- , образный характер полярному льду в центральной части арктического бассейна, спускаясь на юг, дрейфуют вдоль восточного и западного берегов Гренландии и увеличивают свою толщину с поверхности.

Во время нашего продвижения на север горизонт никогда не был абсолютно чистым. Однако погода была достаточно ясной, для того чтобы производить частые астрономические обсервации. Я прокладывал курс на чистых листах бумаги. Достаточно часто наблюдались едва уловимые признаки земли, [124]которые вызывали в нас энтузиазм первооткрывателей, что помогало мне также поддерживать бодрость духа в своих спутниках. Всякий раз мне удавалось убедить их в близости земной тверди. Когда мы останавливались для того, чтобы передохнуть и немного поболтать, Авела обычно указывал пальцем вытянутой руки в сторону какого-нибудь пятна на горизонте или низкого облака и вскрикивал: «Нууна?» (Земля?), на что я неизменно отвечал утвердительно, однако я тут же с помощью бинокля или позднее, определив местоположение, рассеивал для себя эту иллюзию.

Под давлением обстоятельств человек может приспособиться к крайне тяжелым условиям жизни. Для меня этот словно потусторонний мир полярного пака, не обладающего крепостью континентального льда, начал казаться совершенно естественным.

День за днем мы шли и шли вперед. Мы двигались до тех пор, пока собаки не выбивались из сил, а у нас не подкашивались ноги. Ледяные холмы вздымались и падали перед нами. Миражи, словно удивляясь, гримасничали при виде наших мчащихся упряжек. Я ежедневно записывал все события и определения местоположения, так как все, что происходило накануне, словно обесцвечивалось в памяти и быстро, буквально уже на следующий день, забывалось.

Ночью было теперь так же ясно, как и днем. Мы выползали из наших иглу с каждым разом все позднее и позднее. 5 и 6 апреля мы медлили со стартом до полудня, чтобы получить обсервацию, однако, как часто бывало, солнце неожиданно скрывалось за облаками. Из-за таких поздних стартов приходилось переносить время остановок чуть ли не за полночь, и поэтому я стал проявлять интерес к полуночному солнцу. Однако неумолимый черный туман, заслонявший горизонт, и низкое солнцестояние лишали нас возможности пользоваться для обсервации ночным светилом.

Ночь 7 апреля особенно запомнилась нам. В полночь солнце впервые описало дугу над обычно заслонявшей его дымкой, за которую оно погружалось в предыдущие сутки. Из ночи в ночь оно только и делало, что мрачно усмехалось нам при заходе. Дразнящая нас дымка, раскинувшись подобно занавесу поперек моря в полночь, придавала небесному спектаклю особое очарование. Мы не могли четко наблюдать полуночное солнце, однако расцвеченные облака и туман, куда светило быстро погружалось, представляли собой живописное зрелище.

Иногда великое светило сжималось, принимая форму яйца, испещренного разноцветными горизонтальными линиями. Моему воображению в этот момент оно рисовалось великолепным многоцветным фонарем, выставленным в окне Небес. И снова этот светильник опускался в ледяной бассейн, полыхающий магическим пламенем. Временами солнце становилось голубым и, являясь в виде огромной вазы из люминесцирующих кристаллов, казалось вызванным неким злым духом. Тогда не нужно было напрягать воображение для того, чтобы увидеть роскошные пурпурные, фиолетовые, малиновые цветы, рассыпающиеся в небе.

Эти перемены происходили очень быстро, словно по волшебству. Напоследок нам рисовались какие-то искаженные физиономии — животных или полулюдей — огромные, гротескные, подергивающие мышцами из облаков и пламени. Временами эти образы напоминали скрежещущих зубами отвратительных восточных дивов, которые, воздев к небу узловатые руки с огненными кинжалами, в клубах дыма вставали навстречу нам из-за горизонта.

Эти лица то вызывающе смеялись, то зловеще хмурились. Какова реальная сущность этих видений, я не знаю. Полагаю, что в этом перевернутом шиворот-навыворот мире двое людей, наблюдавших один и тот же мираж одновременно, увидят его каждый по-своему.