Фредерик Кук - Мое обретение полюса

Многим прославленным исследователям довелось испытать недоверие и унижение. Первооткрывателя нашего континента Христофора Колумба бросили в тюрьму, а Америго Веспуччи приписали честь его открытия. По сей день именем последнего называют землю, которая была найдена благодаря отваге и убежденности, гнездившимся в сердце человека, предвидению которого не верил даже его народ.

И в наши дни немало исследователей подверглись резкой критике, например Стэнли, само имя которого долгое время было окутано облаком недоверия. Были и другие, а некоторые из них даже Стали в ряды моих врагов. К несчастью, в подобных случаях доказательством открытия служило одно лишь заявление исследователя, то есть его слово. Иных, очевидных, несомненных доказательств просто не существует. В тех же случаях, когда человека оклеветали, очернили его репутацию, окончательный приговор человечества выносится посредством выражения доверия либо к слову исследователя, либо к заявлениям его противников.

Вернувшись с Севера, будучи истощенным физически и морально после жестокой борьбы с холодом и голодом, одновременно сознавая всю значимость личного достижения, я оказался вознесенным волной энтузиазма людей на вершину мировой славы. Тогда все словно сошли с ума. Это смутило и насторожило меня. В неожиданном, стремительном, словно молния, восхождении к славе (я не ожидал этого и чувствовал себя беспомощной щепкой, подбрасываемой волнами в штормовом море) меня осыпали не испрашиваемыми мной наградами. В моих ушах звенели панегирики прессы, самые именитые личности "называли меня столь же великим, как и они сами. В смущении принимал я знаки внимания принцев, но меня возвели еще выше — я удостоился чести пожать руку, милостиво протянутую мне самим королем.

Вернувшись на родину, я не переставал удивляться тем почестям, которыми меня осыпали только за то, что я завершил, как мне казалось и все еще кажется теперь, дело сугубо личное, то есть добился успеха, который значит что-либо только для одиночки. Меня встретили восторженными криками, одобрительным свистом, ружейными залпами, ревом духовых оркестров. Улицы, убранные триумфальными арками, были запружены толпами аплодирующих, поющих взрослых и детей. Словно слепящий вихрь нес меня по стране — сейчас это представляется мне бредовым сном, я выслушивал овации, о которых кто-то отозвался как о беспрецедентных в своем роде.

Когда я вернулся в лоно цивилизации и весь мир звенел от поздравлений, сквозь студеные воздушные пространства Севера жалящими электрическими импульсами телеграфа пришло сообщение мистера Пири о том, что он достиг Северного полюса. Он объявил также, что я лжец. Тогда я не сомневался в достижении Пири. Добравшись до полюса при исключительно благоприятных условиях, я верил, что и он в таких же условиях мог совершить подобное, но годом позже. Я сердечно откликнулся на это сообщение, заявив, что славы хватит на двоих. И все же я ощутил ядовитые уколы моего соперника. В критический момент любое человеческое существо может оказаться во власти неразумных инстинктов.

После возвращения мистера Пири я стал жертвой кампании, развернутой с целью моей дискредитации, и считаю, что оказался наиболее глубоко уязвленным исследователем за всю историю человечества. С самого начала вдохновляемая и направляемая мистером Пири еще с телеграфной станции на Лабрадоре эта запланированная кампания проводилась настойчиво и неустанно влиятельной организацией, располагающей неограниченными финансовыми средствами, заручившейся поддержкой псевдоученых, заинтересованных в успехе экспедиции Пири как с финансовой, так и с других точек зрения. Пользуясь поддержкой ряда влиятельных газет, финансовые круги, которые стояли за спиной мистера Пири, развернули широкую кампанию с целью подорвать доверие публики ко мне. Прежде чем я ощутил всю силу закулисной игры, я оказался в затруднительном положении, был сбит с толку. За моей спиной не было никакой организации, я не располагал «веревочками», за которые можно было бы «тянуть», не имел денег для своей зашиты; я понимал, что каждый человек на моем месте (обыкновенный смертный, а не супермен) почувствовал бы такую же беспомощность, испытал бы такое же отвращение к двуличности, понял бы, как мало значит все то, что им совершено, всю тщетность достигнутого в сравнении с той неумолимой угрозой, какую таила в себе паутина позора, которую мои враги пытались сплести для меня.

Один из характерных приемов нашей журналистики — это неустанное повторение одних и тех же данных, посредством чего в сознание общественности внедряется как факт нечто надуманное и нереальное. С самого начала американская пресса развернула широко разрекламированную погоню за «доказательствами», которые, как об этом намекалось в газетах, должны были представлять не что иное, как полные математические расчеты обсерваций. У мистера Пири были свои расчеты — ведь он «похоронил» часть моих. [34] Note34 Намек на исчезновение результатов полевых наблюдений Ф. Кука, переданных им американскому охотнику Г. Уитни, зимовавшему в 1908–1909 гг. в Анноатоке. Г. Уитни, как он сам объяснял, не имея возможности взять их с собой, перед отъездом из Анноатоки оставил их в специальном хранилище на берегу. По некоторым источникам (FreemanА. The Case for dr. Cook. N. Y., 1961), документы Ф. Кука исчезли из этого хранилища после посещения его Робертом Бартлеттом, капитаном экспедиционного судна Р. Пири. Тогда я не представил тех доказательств, они казались мне слишком неубедительными, так как я, подобно ученым, считал, что голые цифры могут оказаться неадекватными; единственно убедительным доказательством может служить только повествовательный отчет об экспедиции. Я не отдавал себе отчета в том, что благодаря газетной шумихе в сознании публики росла потребность в этом смутном нечто. По этой причине я не счел необходимым объяснять всю абсурдность подобного положения дел.

Я недооценил и того относительного эффекта, который произвело «принятие» Национальным географическим обществом [35] Note35 Национальное географическое общество США в то время активно поддерживало Р. Пири, заявившего о своем приоритете в достижении Северного полюса. так называемых доказательств Пири, в то время как мои так и не рассматривались. Тогда я не знал — это стало известно позднее, после опубликования письменного свидетельства, представленного Морскому комитету в Вашингтоне, — что вердикт Национального географического общества основывался на поверхностном изучении малоценных, второстепенных наблюдений Пири, беглом осмотре его инструментов некоторыми членами общества на Пенсильванском вокзале Вашингтона. Я был занят чтением многочисленных лекций и, как всякий исследователь, в том числе и Пири, считал, что поступал правильно — а именно собирался завершить цикл лекций, чтобы удовлетворить запросы текущего момента, то есть рассказать об экспедиции, пока общественность проявляет к ней интерес, а подробный отчет об экспедиции, дополненный полевыми наблюдениями, представить позже.