Фредерик Кук - Мое обретение полюса

Мы спрятали мясо на берегу, чтобы в случае неожиданного возвращения смогли продлить наше существование еще на несколько недель. Было удивительно ясно и почти безветренно. Ночное солнце висело над самым горизонтом, однако поблескивание колыхающегося моря скрашивало нашу жизнь новыми надеждами. На огромных грубых скалах некоего мыса восточнее мыса Спарбо мы нашли подходящее место для лагеря, где и предались продолжительному пиршеству. С полными желудками, под теплыми лучами солнца, мы даже не нуждались в палатке. Мы укрылись под одной из скал и в каком-то диком трансе проспали девять часов.

Очередные поиски в доступных уголках суши не принесли никаких результатов, за исключением уток и чаек. Приливные течения в этом месте были очень сильные, так что пришлось согласовать время старта с отливом.

Как-то, пустившись в путь ближе к вечеру, мы быстро удалились от мыса Спарбо, хотя в море катила неприятная зыбь.

Однако за пределами мыса все еще далеко в море выдавался береговой припай. Когда мы срезали расстояние, пересекая бухточку по направлению к нему, неожиданно на каноэ набросился морж и бивнем пронзил брезент обшивки. Этукишук быстро прикрыл телом пробоину, а мы гребли изо всех сил к блинчатой льдине, которая была от нас всего в нескольких ярдах. Мы спешно вытянули лодку на льдину со всеми припасами. Она уже успела наполниться водой на три дюйма. Мы снова были на волоске от гибели. Опять пришлось пожертвовать верхней частью обуви ради ремонта лодки.

Пока мы работали иглой, приливное течение вынесло нас в море. Усилившийся ветер поднял волны, которые разбивались о кромку льдины. К счастью, он погнал льдину к берегу. Чехол от нарт, растянутый вместо паруса, задержал наш дрейф в открытое море. Устранив течь, мы снова продолжили наш путь к береговому припаю. Гребля доставила нам много волнений, и мы внимательно следили за рассыпавшимися бурунами. Волны наполняли каноэ водой, которую приходилось постоянно вычерпывать. Целых восемь миль мы гребли вдоль кромки льда, а когда разводье неожиданно смыкалось, мы выпрыгивали на льдину и волочили каноэ за собой. В конце концов мы были вынуждены искать убежища на ледяном поле.

При сильном ветре с мокрым снегом наш лагерь оказался не слишком комфортабельным. С изменением направления приливного течения ветер подул с запада, вызвав в море сильную толчею. Дальнейшее продвижение стало невозможным. Проспав всего несколько минут, а затем, словно тюлень, почуявший опасность, проснувшись, я, к своему ужасу, увидел, что расстояние между берегом и морским льдом увеличивается. Нас быстро сносило, а на горизонте виднелась лишь прерывистая линия морского льда!

Льдины раскалывались о рифы, и вокруг нас образовывались новые разводья. Пробиваясь к земле, мы втаскивали лодку на лед, когда тот смыкался, и снова спускали ее на воду, достигнув разводьев.

Перенося лодку и груз от полыньи к полынье, мы наконец-то достигли прибрежных вод и сумели продвинуться еще на пять миль вперед, где расположились лагерем на гравийном ложе речонки, которая попалась нам на глаза. Там шторм задержал нас на двое суток.

Поблизости было несколько водоемов с множеством уток. Мы добыли несколько птиц с помощью рогатки. При всех наших неприятностях мы, не страдая отсутствием аппетита, насыщались, чтобы быть готовыми к очередным испытаниям.

Берег очистился ото льда, и мы, рискнув побороться с крупным волнением, пустились в плавание прежде, чем улеглась зыбь. Когда мы вышли из бухты Бранбугтен с ее многочисленными рифами и стреляющими ледниками, [157]то увидели, что волны разбиваются об отвесные стены льда и море напоминает кипящий котел. Пройти эти рифы можно было только в спокойную погоду. Продвинувшись вперед всего на расстояние полусуточного перехода, мы снова остановились.

Когда мы приблизились к нашей цели, то на прочном льду посреди рифов нас ждало радостное зрелище: как нам показалось, там было стадо мускусных быков. Здесь еще сохранилась полоса припая длиной около трех миль. Мы высадились на лед, выгрузили лодку и приготовились расположиться лагерем. Я остался охранять наши жалкие пожитки, а эскимосы бросились по льду к быкам, чтобы постараться добыть одного из них с помощью копья. Это был критический момент в нашей судьбе. Мы опробовали новые методы охоты, которые, можно сказать, изобрели после многих дней голодания.

Я следил за парнями в бинокль и видел, как они прыгали через расселины во льду, двигались в глубь суши крадучись, словно голодные волки. Был чудесный ясный день. Льды в золотистых лучах солнца, стоявшего на норд-весте, являли собой радостное зрелище. Огромные утесы Северного Девона в 15 милях от нас казались расположенными совсем близко. Однако каким бы радостным ни было это зрелище, я заметил в тени айсберга какое-то синее пятно, направлявшееся в мою сторону. Когда оно в полосе солнечного света стало кремовым, я догадался, что это полярный медведь, которого мы атаковали два дня назад.

Это зрелище вызвало во мне ощущение, похожее на душевный подъем. Однако по мере того, как мишка приближался ко мне, я задумывался о методах обороны, и холодок пробежал у меня по спине. Собак и ружья, с помощью которых мы встречали медведей раньше, больше не было. Бежать и Оставить медведю наши последние запасы продовольствия и топлива было так же опасно, как и оставаться на месте. Полярный медведь всегда нападает на отступающего, но очень осторожничает с тем, кто держит позицию. К тому же у него совершенно непонятный интерес к лодкам. Ни один медведь не прошел мимо лодки без того, чтобы не попробовать ее на зуб или не ударить лапой. В эти критические дни наша судьба связана была с лодкой более тесно, чем с одеждой, которую мы носили. Поэтому я решил оставаться на месте и сыграть роль агрессора, хотя у меня не было ничего, даже копья, для того, чтобы драться.

Затем словно молния пронзила мне мозг. Я привязал нож к рулевому веслу и втащил лодку на небольшое возвышение на льду, чтобы казаться более значительным. После этого я собрал вокруг себя все куски дерева, обломки льда и прочее, чем можно было швырять в зверя, прежде чем он подойдет ко мне вплотную и я смогу применить нож и ледоруб — мои последние резервы. Приготовившись я занял позицию рядом с лодкой и стал быстро размахивать полозом нарт.

Медведь был уже в двухстах ярдах. Он крался за грядой торосов, и время от времени я видел только его голову. Подойдя футов на триста, он стал вставать на задние лапы и вытягивать шею, замирая на несколько секунд. Он казался огромным и красивым.

Подобравшись совсем близко, он ускорил шаг. Я стал швырять свои орудия. Каждый раз, когда я попадал в него, он останавливался и исследовал угодивший в него предмет. Но поскольку ни один из них не был съедобным, медведь подошел к противоположному от меня концу лодки, на мгновение остановился, а затем уставился на меня. Его нос учуял запах тюленьего жира всего в нескольких ярдах. Я поднял полоз нарт и с силой, удвоенной отчаянием, ударил им медведя по носу. Он зарычал, но быстро отступил. Я преследовал его до тех пор, пока он не отбежал от меня на значительное расстояние. Всякий раз, когда он оборачивался, чтобы изучить ситуацию, я делал вид, что стараюсь догнать его. Это возымело нужное действие и ускорило его отступление. Однако он отошел недалеко, затем уселся, стал нюхать воздух и наблюдать за мной. Когда я обернулся, чтобы узнать, что поделывают мои ребята, то увидел, что они были совсем недалеко и направлялись к медведю. Мускусные быки оказались всего-навсего кучей камней, и парни, давно уже приметив мои маневры, торопились вступить в сражение, подкрадываясь к зверю из-за торосов. Они подобрались к медведю на несколько ярдов и одновременно метнули в него свои копья, к которым были прикреплены веревки. Медведь упал, но быстро оправился и бросился бежать в сторону земли. Он умер от ран, и месяц спустя мы нашли его труп неподалеку от лагеря.