СЕРГЕЙ ОБРУЧЕВ - НА САМОЛЕТЕ В ВОСТОЧНОЙ АРКТИКЕ

Несмотря на все эти дефекты, комиссии в составе капитана, начальника острова и других, осматривавшей судно перед выходом, пришлось согласиться на его использование для врангелевской операции, так как других более подходящих судов к тому времени не было.

К этим техническим дефектам присоединились и административно-хозяйственные. Как видно из ряда официальных документов, состав колонии совершенно не соответствовал потребностям острова.

Вместо охотников и промышленников на остров посылались советские служащие, совершенно непривычные к северным условиям и даже не собиравшиеся жить охотой — а надеявшиеся на какие-то мифические богатства острова С ними ехало множество детей и женщин. Материальное снабжение было неудовлетворительно, боящиеся сырости продукты были упакованы в фанерные ящики, полярную меховую одежду достали только в Анадыре — и то лишь для 50 % колонистов; в ящиках с оружием вместо 39 винчестеров, значащихся в накладной, оказалось 19, да и то подержанных.

В бухте Провидения предполагалось взять 12 семей эскимосов — но они не были подготовлены, и поехали лишь 3 семьи.

Начальник острова т. Астапчик был назначен за I 1/2 дня до выхода „Совета“ из Владивостока (до него в этой должности сменилось 2 человека) и, конечно, не только не мог изменить что-либо, но даже не успел ознакомиться с положением дел. Изучив дорогой состав колонии, он решил взять на остров из 48 европейцев не более 15, а остальных отправить обратно, как непригодных. Пятерых он снял с „Совета“ еще в промежуточных пристанях, как особо вредных (например фельдшерицу, которая оказалась только физкультурницей, и заведующего факторией — пьяницу). В числе колонистов не было и серьезных научных работников.

Все это не сулило новой колонии особенно хорошего будущего, и пожалуй, можно радоваться, что льды в 1932 г. были достаточно тяжелы.

Теперь, в связи с образованием Главного Управления Северного морского пути, которому переданы все полярные станции, в том числе и станция на острове Врангеля, положение должно резко измениться. В составе ГУСМП полярными станциями ведает тов. Ушаков, проведший 3 года на Врангеле и 2 — на Северной Земле, и хорошо знающий все нужды острова Врангеля.

В 1933 г. в виду отсутствия на Дальнем востоке подходящего судна, было решено на остров Врангеля колонистов завести с запада, на ледокольном судне „Челюскин“, которое должно было пройти северовосточным проходом. Оно благополучно совершило этот путь, но, как известно, замерзло во льдах невдалеке от Берингова пролива, и после дрейфа было раздавлено к северу от мыса Сердце-камень.

Снова вместо посещения Врангеля судном пришлось направить туда самолеты. Врангель видел в этом году 2 самолета Главного Управления Сев. мор. пути; в начале августа прилетел туда на „Н8“ пилот Леваневский. Главную операцию совершил самолет нашей экспедиции, Юнкерс-Гигант „Н4“

По окончании наших работ в бассейне Анадыря, летчик Ф. Куканов направился на этом самолете на северное побережье для ледовой разведки и проводки судов. В конце августа — начале сентября он дважды летал с мыса Северного на остров Врангеля, вывез оттуда всех русских и трех эскимосов, и завез радиста Траутмана и бортмеханика Демидова для обслуживания радиостанции, и продукты для зимовщиков.

Опыт этих двух лет показывает, что снабжение острова Врангеля должно итти все таки с востока.

Нужно иметь довольно мощное ледокольное судно, даже не ледокол, которое в большинстве случаев сможет пробиться через сравнительно небольшое кольцо льдов у самого острова.

Серое, обыкновенное небо, низкие

почти прилипшие к земле тучи; бурые

горы, бурая тундра, бурый берег.

Лоция Северо-западной части Великого океана

Не так-то просто выбраться с мыса Северного. Прежде всего в лагуне нет горючего, и надо перевезти его из фактории. Поэтому вскоре после прилета, часов в девять вечера я ухожу на факторию. Это оказывается, тоже не так просто. Я считал, что 12 километров—два часа ходу, особенно „по холодку,"-а здесь этого холодка с избытком. Но итти по рыхлой гальке и по болотистой тундре совсем другое дело, чем по хорошей тропинке, и уже в глубокой темноте, все замедляя шаг, я вытаскивал ноги из гальки, сбрасывая с себя постепенно теплые вещи, и смотря с нетерпением на огонек впереди. Только к полночи добрел я до огонька—до яранг по сю сторону мыса, возле утеса Вебера, и сел отдышаться у берега. Какие то бочки—явно с бензином—ждали перевозки к самолету. С моря теснились льды, и среди них вдруг раздался ровный стук мотора: эта байдара с подвесным архимедом. Наверно она везет горючее—ведь мы пролетели сегодня над факторией и нас видели. Постепенно начинает чернеть тело лодки, раздаются голоса, и на гальку с шуршанием высовывается нос байдары. В байдаре местный чукча-моторист, и с ним учителя и предрика из Чауна: они недавно на байдарках прошли сквозь льды от Уэлена до Северного, обогнав даже в Ванкареме „Савойю“, которая слишком долго сидела там, пережидая погоду.

Они взялись помочь в доставке бензина к самолетам. Сейчас они хотели вернуться обратно в факторию, а байдара должна была притти сюда утром и тогда уже заняться перевозкой бочек к посадочной лагуне.

Я поехал с ним на факторию—слишком скучно было брести ночью по тундре. Проход у утеса Вебера забит льдами, и здесь я увидел, как чукчи передвигаются вдоль берегов. На льдину становится несколько человек, упираются шестами, веслами, ногами в соседнюю, она медленно отползает и в щель вводится байдара; затем очередь другой льдины, и так без конца. Только во втором часу ночи добрались мы до фактории. Пришлось будить заведующего, чтобы найти приют; у него уже спали два каких то странника. И наверно, весь год кто нибудь будет приезжать — по делам или за покупками — и гостить по неделям, задержанный метелями, продолжающимися здесь иногда по 10–20 суток.

Обратный путь на байдаре занял почти весь лень: надо было добраться до утеса Вебера, поднять тяжелые бочки в хрупкую байдару (которая при этом хрустела зловеще и сломалась в двух местах), потом плыть 10 км среди льдов. Начали плавание с мотором-архимедом, без паруса, и архимед испортился (экспертиза Крутского установила потом гибель какой-то шпонки).

На счастье, ветер дул попутный. Я показал чукчам, как из десяти метров материи, которая была у нас, и весла, воткнутого в нос, можно сделать шпринтовый парус по образцу Финского залива. Мы потащились, то с парусом, то распихивая льды, то даже бичевой. Красинского, который был с нами, окончательно заморозили и он взмолился отпустить его пешком.