Илья Стогов - Апокалипсис вчера: Комментарий на Книгу пророка Даниила

(Ты взошел на холм, где все уже было приготовлено, и обессиленно рухнул. Оставалось последнее: сама казнь. Над Тобой наклоняется римский центурион. Он еще не знает, что за слова сорвутся с его губ через три часа.

Пока он привычно и равнодушно пинает Тебя ногой. Центуриону жарко. Ему нет дела до того, что у Тебя совсем не осталось сил. За спиной у центуриона прикреплена недлинная пика. Скоро он пробьет ею Твои ребра. Много раз в жизни он втыкал свою пику в живые тела других людей. Воткнет и в Твое тело.

Ты разрешишь этому человеку добить Тебя. Подставишь свои ребра под его удар. Потому что сразу после этого пораженный центурион падет на колени. Это короткое движение руки останется с ним на всю жизнь. И возможно, он будет ненавидеть себя за то, что натворил. Станет съеживаться от ужаса, едва услышав слово «пика» или слово «ребра».)

Последние пять стояний Слезного Пути находятся внутри Храма Гроба Господня. Сделав несколько крутых изгибов, Via Dolorosa упирается в место, где некогда возвышался холм, называемый по-арамейски «Гулгулта» – «Череп». Правда, сегодня от холма не осталось даже небольшой возвышенности: все занял старинный Храм.

Бог, в которого верят христиане (и в которого верю я), – это вовсе не величественный Первопринцип Вселенной. Не тот, кто сумел, будто волчок, закрутить процесс эволюции. И уж подавно это не грозный царь с золоченой фрески в правительственном соборе. Мой Бог родился в хлеву, и все, что произошло с Ним дальше, вытекает из этого факта.

Тот, кого христиане считают Богом, родился в немыслимой глуши и долгое время вел ту же жизнь, что веду я или ты, мой читатель. Муж Его мамы учил Его тому, что умел сам, и до тридцати лет мой Бог работал плотником. Потом Он ушел из дому, и даже собственная семья отказалась поддерживать Его в том, чем Он занимался. Потом Он был казнен, и не нашлось никого, кто усомнился бы в том, что приговор был справедлив. Скажите честно: хотели бы вы для себя такой судьбы, как у Иисуса из Назарета? В своей земной жизни Бог христиан потерпел все мыслимые поражения. Воистину странный Бог!

Когда мы затеваем разговоры на тему религии, то аргументы норовим привести повеличественнее. Указываем на небеса и начинаем говорить о Теории Большого взрыва. Или, наоборот, апеллируем к допотопным ящерам и черепам обезьян. Но вот когда в этом разговоре решил поучаствовать сам Бог, то Его аргументы оказались совсем из иной оперы.

Прощальный ужин с учениками, проведенный в чужом доме. Арест, плевки в лицо, удары палкой по голове под громкий хохот окружающих. Толчея в предпраздничной столице. Мучительная смерть, которая показалась всем такой нелепой. И пустой гроб. Больше ничего. Именно эти странные события, согласно вере Церкви, изменили мир.

Весь Старый Иерусалим производит впечатление большой свалки. Но квартал вокруг Храма даже на этом фоне абсолютный чемпион. Прямо к древним стенам привязаны веревки, на которых сушится ветхое белье. Прикрыв лицо, на мостовых спят бездомные негры. Из лавок несет запахом лежалого мяса. У некоторых часовенок обвалился потолок, и никому не пришло в голову заняться ремонтом.

Две тысячи лет назад где-то здесь был убит Человек, смерть Которого изменила мир.

(Стоявшие вокруг Твоего креста люди были недавно из душа – как и я сейчас. И им предстояло жить дальше – так же, как я буду жить завтра и послезавтра. А Ты был весь в грязи, и жить Тебе оставалось совсем чуть-чуть. Когда Ты висел, прибитый к кресту, на Твоей коже можно было разглядеть каждую родинку. Зрители громко хохотали. Именно за этих хохочущих людей Ты и пришел умереть.)

Монахи прочли заключительную молитву, и Крестный путь был окончен. Я не стал сразу выходить на улицу, а остался еще походить по Храму. В одной из часовен как раз заканчивалась служба. За алтарем стоял пожилой священник. Он улыбался. В зале сидело всего несколько человек: в основном какие-то смуглые люди с детьми. Что это за национальность, определить я так и не смог. Музыкальное сопровождение им обеспечивал молоденький гитарист.

Священник повторял по-испански: Dies est Amor, дети мои! Dies est Amor! Даже мне было ясно: имеется в виду, что Бог есть любовь. Я прошел внутрь и сел на скамейку у самой дальней стены. Верить в то, во что верят христиане, – совершенно нелогичное занятие. Оглянитесь по сторонам: где она, эта любовь? Мир вовсе не жесток – он просто равнодушен. Все, кто родились, рано или поздно умрут – но до этого никому нет дела. Только иногда мы вспоминаем: смерть коснется и нас. Сегодня внутри моего черепа существует целая вселенная. Но когда-нибудь тело сгниет, разложится, станет плесенью. Череп окажется пуст. От этого воспоминания внутри все съеживается: я не хочу умирать. Хотя и понимаю: изменить тут все равно ничего нельзя. Смерть – это закон.

Она всегда была рядом с миром. Как тень, которая есть у каждого предмета. Мир чувствовал ледяное дыхание смерти и покрывался мурашками. Вот бы найти хоть щелочку! – мечтал мир. Вот бы суметь хоть на миллиметр разжать эти объятия! Люди предпринимали все, что могли. Защищаясь от смерти, они строили империи, но те каждый раз умирали. На протяжении истории человечества так бывало много раз. Культуры рождались, существовали, а потом все-таки рушились. Превращались в ничто. И следующим поколениям приходилось начинать с нуля. Люди раз за разом возводили свои вавилонские башни, чтобы, используя их как рычаг, отжать у смерти хоть глоток жизни. Но башни обращались в песок. Обмануть смерть не удавалось еще никому.

А потом все вдруг изменилось. Это произошло в том самом месте, где я теперь сидел. Вокруг алтаря впервые собрались люди. Не какие-то особенные – просто палестинские рыбаки. Они не пытались разжать объятия смерти, они знали: объятия уже разжаты. А когда их спрашивали, кто же сумел разорвать этот круг, рыбаки отвечали: «Бог, который есть Любовь».

К этой странной вере можно относиться как угодно. Может быть, на нее и вообще не стоило бы обращать внимания. Да только, когда мир стал рушиться, и очередной раз умирать, эти нищие церквушки выжили. Рухнули империи, громадные храмы обратились в песок. Но к алтарю стало приходить даже еще больше людей, чем прежде. Это выглядит странным, но именно так оно и было. Раз в полтора тысячелетия прекращается все – кроме этих собраний. Казалось бы: что стоят все христианские церквушки мира по сравнению с циклопическими стенами империй? Да все они, вместе взятые, меньше, чем один валун из какой-нибудь древней стены! Но вот: руины давно заросли сорняками и скоро исчезнут совсем. А люди, верящие, что Бог есть любовь, останутся.

(Перед казнью Пилат велел Тебя бичевать. Хлыст рассекал кожу, и кровь коркой засохла на Твоих плечах. Потом, еле живой, Ты тащил крест, падал на дорогу, в пыль, но вставал – а потом снова падал. Солдаты отобрали у Тебя одежду и Ты стоял голый, весь покрытый грязью.