Виктор Конецкий - Никто пути пройденного у нас не отберет

По трансляции рекомендую убавить до малого и все время так работать. Очень хочется рвануть в жилье. Из носу льет, глаза слезятся от ветреного снега, перчатки промокли, сердце бьется, хвост трясется. Но нужно еще понаблюдать за «грибом». Что получится, если махина обрушится под корму, а винт вращается? Неуверенности, неуверенности, неуверенности… Первый раз я в такой сложной ледовой ситуации. Правильно ли мы занимаемся всей этой самодеятельностью? Каждую секунду надо принимать решения, и каждое решение может быть аховым.

О том и говорим, когда на корму приходит В. В. Он в любимых стоптанных до основания ботинках и без перчаток. Перчатки не надевал ни разу в жизни. Здоровенные лапы спокойно ложатся на злобный металл лееров. Ворот распахнут, шапка на затылке. Вот пижон! Забыл, как валялся в полубреду с воспалением легких. Не верится человеку, что стукнуло пятьдесят три и пора беречься.

Не учат нас стареть. Когда-нибудь будут учить. Этому надо учить начиная со школы – очень сложное и трудное дело старение.

Спускаемся в румпельное отделение. Красавица английская рулевая машина. Щеголеватая чистота и блеск везде. Чувствуется властный и знающий хозяин – Октавиан Эдуардович.

А вот и он сам является. Видок невыспавшийся.

Спрашиваю:

– Плохо спалось?

– Нет. Просто допоздна армянское радио слушал.

– И что армяне говорят?

– Они утверждают, что наша жизнь дорожает, так как не является предметом первой необходимости. Остальное забыл.

– Помолчите, – говорит В. В.

Стоим, молчим, глядим на указатель положения руля. Руль «дышит» – ходит с борта на борт градуса по два. А что получится, если застопорить двигатель? Плохо получается. Через минуту руль уходит до ограничителя на правый борт. Это сразу навалились на перо льдины и отжали и теперь хотят скрутить баллер.

Продолжаем стоять, молчать и глядеть на указатель положения руля с полной серьезностью и сосредоточенностью.

Вдруг В. В. прыскает себе в огромную ладонь, а потом уже откровенно хохочет и тычет в нас с Октавианом пальцем:

– Знаете, кого мне напомнили? Была у меня кенарша, Венашкой назвал – от Венеры. Очень красивая канареечка, соблазнительное существо. Н у, кавалера надо. И не простого, а тоже красавца и Аполлона. Привез из Лондона джентльмена – десять фунтов не пожалел… Скрутит нам руль, как пить дать!

– И чем же мы на ваших кенарей похожи? – с некоторой готовностью обидеться спрашивает стармех.

– А вот моя красавица обожала в зеркало глядеться. Сидит перед зеркалом часами и глядит на себя – наглядеться, налюбоваться не может. Точно как мы на твою рулевку сейчас пялимся. Привез я ей лондонского джентльмена за десять фунтов. Моя красавица его и близко не подпускает. Лупит по башке почем зря – пух летит. Отлупит, сядет перед зеркалом и опять на себя любуется. Ладно. Привез другого красавца, из Венеции, – двадцать тысяч лир не пожалел. Тоже лупит и отвергает, так сказать, на корню. Что делать? Поехал на толкучку у Сытного, купил пару рябых и зачуханных кенарей – только парочкой хозяин отдавал. Уродины – не дай бог со сна увидеть. Моя Венера сразу в рябого влюбилась и прямо голову потеряла. Шекспир да и только. Роман. Народила точно таких же рябых идиотиков. Греть греет, но, лахудра, не кормит по-человечески. Только сидит и глядит на них, разглядывает очень внимательно, головку в разные стороны наклоняет и сама, видно, удивляется своим рябым идиотам. Потом улетела обратно к зеркалу и обратно собой любоваться начала. Что делать? Подложил ее детишек зачуханной кенарше, растрепе. Оказалась замечательная мать! Всех выходила…

– От ваших ассоциаций начинает Институтом Сербского попахивать, – замечает Октавиан Эдуардович.

Каждое движение льда за бортом отзывается в румпельном отделении глухим эхом.

– Пойду-ка я в отпуск, к чертовой матери, сразу после этого рейса, – решает В. В. – И никакой весны дожидаться не стану. А сейчас – утро вечера мудренее. Партию?

Дело о козле.

– Кажется, у американцев существует обычай играть в карты приговоренным к смертной казни, – говорит Октавиан Эдуардович. – А мы будем играть в козла.

Гуськом вылезаем из румпельного.

Низко над судном проходит самолет, связь не открывает. Значит, случайно над нами пролетел.

Вспоминаем, что костяшки домино украли в Певеке школьники, когда были у нас на экскурсии.

Октавиан Эдуардович отправляется вытачивать из эбонита костяшки – он любит ручную ажурную работу.

Воруют на стоянках с судов всё. Головки проигрывателей, пепельницы, электролампочки, даже дурацкие рублевые шашки. И перед приходом в порт помполит очищает красный уголок от этих драгоценностей и прячет под замок.

В Певеке, когда разгрузка закончилась и чужие покинули судно, комиссар открыл культмассовые сокровища. И тут обрушилась экскурсия любознательных школьников. Мы им рассказывали разную морскую чепуху, напоили чаем с конфетами – приятно было глядеть на мальчишек и девчонок. А они сперли кости. Далеко пойдут ребята.

Двадцать шестое сентября . В дрейфе, в ожидании околки и проводки.

Ночью заштилило. Солнце с четырех утра по судовому времени. Ясность в атмосфере. Лед от горизонта до горизонта сторосился. Торосы невысокие – метров до двух, но их гряды охватывают три наших судна концентрическими дугами. Будто попали мы в пасть белого сверхгигантского кита.

Снег возле торосов начинает таять с солнечной стороны.

Синие тени.

Использовал потепление, чтобы помыть в каюте окна с наружной стороны. Стекла покрыты коркой соли. Мыл горячей водой. И сразу все в каюте засверкало от ворвавшегося солнца. Великолепная штука – вымыть окна! Великая штука – солнце!

Меня, каютного домоседа, не способного вытащить нос из книги или газеты, вдруг повело на палубу. И мало того, я, обнаружив на полубаке лопату, принялся сбрасывать снег с палубы за борт.

Снег так блистал, что пришлось сходить за темными очками.

Как замечательно лопата подрезает плотный снеговой наддув, как она приятно скользит по ледяной корке, покрывающей сталь под снегом, как снег весело летит за борт…

Несмотря на штиль, давление льда на корпус остается сильным. Руль продолжает перекидывать с борта на борт.

Решили, что ждать освобождения из ледовой темницы раньше чем через неделю бессмысленно, но ершиться следует и о себе напоминать тоже следует.

РАДИО ПЕВЕК НМ ПОЛУНИНУ КОПИЯ ЧЕКУРДАХ КНМ ЛЕБЕДЕВУ УЖЕ ПЯТЬ СУТОК ПРОДОЛЖАЕМ СТОЯТЬ ОЖИДАНИИ ЛЕДОКОЛА ТЧК КОГДА МОЖЕМ РАССЧИТЫВАТЬ НА ОКОНЧАНИЕ РЕЙСА НЕОДНОКРАТНО НАМИ УКАЗЫВАЛОСЬ НА ПРОВОДКУ СУДОВ ВНЕ ОЧЕРЕДИ ДОЛЖНО ЖЕ БЫТЬ КАКОЕ-ТО ПЛАНИРОВАНИЕ = КМ МИРОНОВ

Текст сочиняли вместе.

Не думайте, что составить РДО на море – дело простое. Тут полно сложнейших и тончайших нюансов. Чрезвычайно опасно раздражить начальника, от которого зависишь. Но в то же время надо выказать ему свою твердость. Нужно быть еще более скупым на количество слов, нежели даже в стихах. Лишние слова толкуются адресатом как утрата тобою невозмутимости, хладнокровия, спокойствия. Очень трудно сбалансировать правдивость информации и количество утаенности. Вот вокруг вашего судна началась ледовая подвижка и сжатие. Coобщать об этом начальству? Тут без пол-литра не разберешься, тут закон «пиши, что наблюдаешь» никак не подходит. Ибо можешь начальство испугать (или вспугнуть!). Оно возьмет да и решит: если у них сильное сжатие, то и посылать к ним сейчас ледокол смысла нет – он там сам застрянет. Пущай, голубчики, кукуют, а мы тем временем выведем тех, кто близко к открытой воде болтается…