Владимир Санин - Вокруг света за погодой

Я начинаю понемножку во всем этом разбираться, но дорогой ценой. Александр Васильевич вызывает меня на учебу в самое неопределенное время. Чаще всего в час послеобеденного отдыха. Едва только, плотно отобедав, приходишь в каюту и, сладко позевывая, укладываешься на койку, как раздается телефонный звонок.

— Я свободен, можете зайти.

— Вы наверняка устали, отдохните, Александр Васильевич! — проникновенно предлагаю я.

— Нисколько я не устал, заходите.

— Спасибо, бегу! — Я уныло кладу трубку и, чертыхнувшись, застилаю койку.

Учитель Александр Васильевич превосходный, многие дальневосточные моряки, в том числе и наш капитан, — его ученики. Такого покладистого педагога я в жизни не видел. Сознавая полную невежественность аудитории, он говорит со мной мягко и увещевающе, по нескольку раз повторяет элементарные истины и терпеливо ждет, пока я их записываю. Лишь иногда, когда мой мозг категорически отказывается воспринять то или иное научное откровение, Александр Васильевич вытирает вспотевший лоб платком, выпивает стакан воды и тихо шепчет в сторону что-то вроде того, что выловленный из океана кальмар куда сообразительнее. Но в конце концов вколачивает в меня истину, как сваю, и, отдышавшись, переходит к дальнейшему изложению лекционного курса.

Особенно долго я не мог понять, что наша Земля — вовсе не шар.

Как это так не шар? За что боролись?

— Джордано Бруно, Галилей, Коперник… — торжественно начинал я.

— Великие люди, — соглашался покладистый Александр Васильевич. — Тем не менее наша Земля не шар.

— Ага, — догадывался я. — Она похожа на блин и покоится на трех китах. А вокруг нее, как лошадь на мельнице, делает концентрические круги Солнце.

С большим трудом учитель опровергал мои отсталые представления. Оказывается, форму шара Земля имеет лишь в первом приближении; во втором — более точном — она эллипсоид, в третьем — еще более точном — трехосный эллипсоид, приплюснутый не только в районе полюсов, но и по экватору; а при помощи спутников наиточнейшим образом определено, что Земля имеет форму сердца! Это мне понравилось. В этом есть даже какая-то поэзия — жить на планете, которая имеет форму сердца.

Далее я узнал, что Земля отнюдь не голая и босая бесприданница, она достаточно хорошо одета. Из ее многочисленных нарядов — оболочек — нашу экспедицию больше всего интересуют гидросфера и атмосфера.

Гидросфера — это вся вода на поверхности Земли, начиная с океанов и кончая дождевой лужей под окном. Вода — чудо природы, ее свойства уникальны. Особенно интересна она в океане. Именно океан является основным поставщиком кислорода в атмосферу через большие, малые и микроскопические водоросли. В то же время вода океана поглощает из воздуха избыток углекислого газа и возвращает его обратно, когда атмосфера об этом попросит. Это очень важно. В последнее время много говорят о том, что повышение процента углекислого газа в атмосфере неизбежно вызовет повышение температуры на Земле, но, по мнению Александра Васильевича, этого не стоит особенно опасаться: океан умница, он поглотит все излишки, а если пресытится, то сконцентрирует их в виде извести (панцири морских животных и прочее).

Атмосфера — белоснежное платье нашей Земли; пока что мы еще не знаем планеты, которая могла бы похвастаться таким же превосходным нарядом. Когда-нибудь, возможно, люди ее обнаружат, но думаю, что нам с вами при нашей жизни придется довольствоваться атмосферой старушки Земли. Скажем же ей за это большое человеческое спасибо и рассмотрим ее строение.

Нижний ее слой — тропосфера. Его толщина над экватором 16–17, а над полюсами — 6–7 километров. Каждые сто метров высоты температура здесь падает в среднем на 0,6 градуса (чем дальше от печки, тем холоднее). Решения о том, какая у нас с вами будет погода, принимает тропосфера: в этом слое больше 90 процентов всего водяного пара и углекислого газа и весь аэрозоль. Кстати говоря, Александр Васильевич рекомендовал мне отнестись к аэрозолю с уважением, и я ему обещал, когда понял, что это такое. Теперь я даже не представляю себе, как без него жить — так он важен. Аэрозоль — это попавшие в атмосферу частички дыма, пыль пустынь, споры растений, морская соль и прочее; без него невозможна была бы конденсация водяного пара, то есть мы остались бы без облаков, туманов, дождей и снега. Но аэрозоль хорош, когда его — в меру, избыток же его вреден, как всякое излишество, что испытывают на своих шкурах жители Токио и Лондона, Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, проклинающие нависший над их городами смог.

Второй слой — стратосфера, отделенная от тропосферы государственной границей под названием тропопауза. Если на тропопаузе свирепствует крещенский холод, достигающий 80 градусов ниже нуля, то чем выше, тем… теплее. Благословим этот парадокс: он спасает жизнь на Земле. Оказывается, в стратосфере имеется слой озона, который активно поглощает ультрафиолетовые лучи; не будь этого слоя, поверхность нашей планеты превратилась бы в выжженную пустыню.

С высоты 55 километров над уровнем моря начинаются владения третьего слоя — мезосферы. Морозы здесь уже космические, спутники и ракеты зарегистрировали абсолютный минимум для атмосферы — минус 143 градуса. Честно говоря, холодновато.

На высотах от 80 до 800 километров господствует ионосфера. Она имеет огромное значение для радиосвязи, и я до сих пор себя проклинаю за то, что не записал размышлений Александра Васильевича на эту тему: в этот момент на швартовую палубу вытащили первую в нашем рейсе акулу и я буквально подпрыгивал на стуле, вслушиваясь в восторженные вопли новичков. Когда же вопли утихли, Александр Васильевич перешел к последнему слою. Он называется экзосферой и временами радует наш глаз полярными сияниями.

Пока все. О времени следующей лекции, уважаемые читатели, вы будете извещены особо.

Мы уже вошли в тропики, солнце жарит с восьми утра. Личный состав загорает и пьет тропическое вино — две бутылки в неделю.

Медики установили, что в тропиках это очень полезно, и мне еще не приходилось встречать моряков, которые бы оспаривали этот тезис.

Впрочем, желающие могут вместо вина получать фруктовые соки — так под общий смех объявлено по трансляции. Неужели найдутся чудаки, которые сделают такую глупость? Ваше дело, хотите верьте, хотите проверьте, но такие чудаки нашлись: боцман Турутин и автор этих строк. Когда в час выдачи у артелки вырастала веселая очередь, мы старались приходить последними, чтобы легче было отбиваться от остряков. Боцман чувствовал себя более уверенно, так как остряк сознавал, что он может получить в руки швабру и на время лишиться желания острить, а вот мне доставалось за двоих. Поэтому, пользуясь мягким характером артельщика Володи Пученкова, я старался заполучить свою норму недели за три вперед.