Йоханн Висс - Швейцарский Робинзон

Пока мы переговаривались, Жак, прилагая неимоверные усилия, пытался открыть ножом устрицу, но безрезультатно. Та не поддавалась.

Я посмеялся над ним и предложил положить ее на раскаленные угли, где вскоре устрица сама и раскрылась.

— Ну, дети мои, — сказал я, не без содрогания поднося ко рту лакомство утонченных гурманов, — откушаем теперь изысканное блюдо!

Дети закричали восторженно:

— Устрицы, самые превкусные устрицы на свете!

Я возразил, что ем такое по крайней необходимости, но на вкус и цвет товарища нет. Рассмотрев получше устриц, мальчики пришли к выводу, что выглядят они гадко. Но выбора не было. Хочешь получить ложку — съешь устрицу. Первым отважился Жак. Морщась от отвращения, он проглотил моллюска, словно горькое-прегорькое лекарство. Его примеру последовали остальные. И единодушно решили, что на целом свете нет ничего хуже устриц, и поспешили опустить пустые раковины в суп, чтобы заесть неприятное. Но… тотчас же обожгли себе пальцы. Каждый охал и ахал на свой лад. Тут Эрнст вытащил из кармана большую раковину, осторожно зачерпнул ею и посмеялся над всеми, сказав, что мы замечательно поступили, охладив для него суп.

— Хорош, нечего сказать! Только о себе думаешь, — возмутился я, — а мог бы и о других позаботиться.

— Но, — оправдывался он, — там этих огромных раковин великое множество, хватит и вам.

— Вот именно, потому и браню тебя, что не вспомнил о нас. Ты эгоист и заслуживаешь наказания. Отдай суп трудягам-догам. А сам повремени с едой, пока простые смертные не откушают.

Мои слова юноша принял близко к сердцу и, не говоря ни слова, отдал раковину-миску собакам. Они в мгновение ока опустошили ее.

Скоро солнце начало клониться к закату. Слетелись наши пернатые и стали подбирать на земле остатки еды. Заметив это, жена открыла свой таинственный мешочек и начала кормить птицу просом, горохом, овсом, показав мне и другие семена для огорода, которые она прихватила с собой. Я похвалил ее предусмотрительность, но попросил быть поэкономней, ведь зерно нужно сохранить для посева, а птица, по моему разумению, может довольствоваться и подпорченными сухарями, которых вдоволь осталось на корабле. Наконец голуби улетели и укрылись в наскальных выступах. Куры расселись рядком на коньке палатки, а гуси и утки, гогоча и крякая, пробрались в кусты на болотистом берегу бухты. Наступила и нам пора отправляться на покой. На всякий случай были заряжены ружья и пистолеты и даже взведены курки. Управившись с хозяйством, мы помолились и с последними лучами солнца заползли в палатку, где, тесно прижавшись друг к другу, мирно заснули.

Я, конечно, еще раз высунулся из палатки, чтобы закрыть вход. Петух, встревоженный восходящим месяцем, пропел вечернюю песнь, и только тогда я лег. День был жаркий, а ночь оказалась холодной. Мое семейство погрузилось в сон, я же бодрствовал, пока не пробудилась жена, лишь затем устало закрыл глаза. Так прошла первая ночь на земле нашего спасения.

Рассвет еще не наступил, когда петух раскукарекался и разбудил меня. Тогда я подумал, что матушке тоже нечего залеживаться, надобно наедине и без спешки обговорить план на предстоящий день. После долгих размышлений мы пришли к выводу, что прежде всего нужно поискать наших спутников по кораблю, хорошенько прочесать местность, а уж потом принимать решения и действовать. Жена согласилась, что отправляться в поход всей семьей не имеет смысла и что Эрнст и меньшие мальчики останутся с ней, а Фриц, как самый старший и сильный, пойдет на разведку со мной. Я напомнил, что неплохо бы перед дорогой подкрепиться, но матушка отпарировала, что следует довольствоваться малым, в наличии у нее только продукты для супа.

Фриц достал ружье, ягдташ и топор; я посоветовал ему засунуть за пояс еще пару седельных пистолетов и все, что к ним полагается; сам тоже стал собираться в дорогу, взял побольше сухарей и воды в жестяную фляжку.

Вскоре матушка позвала завтракать. Она успела сварить пойманного Жаком краба, который, однако, никому не понравился: мяса было много, но оно оказалось жестким и невкусным. Ребята не сказали ни слова, когда мы забирали с собой остатки завтрака. Все насытились, ведь морские крабы больше и мясистое своих речных собратьев. Фриц торопился выступить, пока солнце не начнет нещадно палить.

Я наказал детям слушаться матушку и помогать ей в делах. Потом напомнил о ружье: пусть на всякий случай она держит его при себе и не уходит далеко от катамарана — вдруг пригодится для защиты или даже для бегства. На том и расстались, конечно, не без некоторой грусти и сожаления. Кто знает, что ожидает тебя в незнакомом краю! Для большей уверенности с собой взяли Турка, верного и надежного телохранителя.

Берега ручья были скалисты, лишь в нижнем течении, как раз там, куда мы ходили за водой, имелась небольшая открытая площадка. Я обрадовался: отсюда нашим родным не грозила опасность. Отвесные скалы прикрывали их с другой стороны. Лучше не придумаешь! Чтобы перейти через ручей, надлежало подняться вверх по течению, к месту, где шумел водопад; осторожно прыгая с камня на камень, мы переправились на другой берег, не замочив ног. Но далее пришлось шагать по высокой, выжженной солнцем траве. Особой радости это не доставляло, пришлось снова спуститься, дабы выйти к морю, где, казалось, будет легче следовать намеченным маршрутом.

Так оно и было. Шли мы теперь быстро, без особых затруднений. И вот уже слева, совсем близко, взору открылось море, а справа, в отдалении, примерно в получасе ходьбы, — скальная гряда, начинавшаяся у места нашей высадки и протянувшаяся вдоль всего берега, ее вершина была изумрудной от листвы многочисленных деревьев. Пространство между грядой и морем поросло высокой, наполовину высохшей травой, но там и сям виднелись небольшие лесочки, местами доходящие до самого верха гряды, а местами — спускающиеся к морю. Но было не до красот природы.

Мы специально держались ближе к воде и зорко всматривались в морскую даль, надеясь узреть лодку с людьми. Не менее тщательно изучалось и побережье — нет ли где следов присутствия человека. Увы, обнаружить никого не удалось. Грустно!

Молча мы продвигались вперед, после двух часов быстрого марша подошли к небольшой рощице, чуть в стороне от моря. Здесь, в тени деревьев, возле весело журчащего ручейка, был устроен привал. Вокруг летали, щебетали, кружились незнакомые птицы с прекрасными голосами и сказочным оперением. Вдруг Фриц заприметил в просветах деревьев нечто, похожее на обезьяну, и сообщил об этом мне. Как бы подтверждая его слова, забеспокоился и громко залаял Турок. Фриц встал, прислушался и крадучись пошел вперед, желая доказать свою правоту. Высоко подняв голову, он внимательно всматривался в кроны деревьев и вдруг споткнулся о что-то твердое и круглое. Досадуя, сын поднял предмет и принес его мне, заметив, что это, по всей вероятности, круглое гнездо.