Аркадий Недялков - Опасные тропы натуралиста (Записки ловца змей)

Дядька не мог простить скорпионам пережитого позора и охотно взялся помогать мне в проведении этого эксперимента. Мы достали из коробки одного скорпиона. Дядька держал его пинцетом, отставив руку подальше от себя. Я рвал газету на ленты и укладывал их на земле небольшим кольцом.

— Что вы делаете, друзья? — спросил нас подошедший Курбан-Нияз.

— Сейчас заставим скорпиона совершить самоубийство.

— Бросьте эту забаву, — посоветовал нам проводник, — со скорпионами шутки плохи.

Мы не вняли голосу благоразумия. Кольцо было выложено, и нам не терпелось посмотреть, как скорпион сам себя убьет. Для этого мы посадили его в середину кольца и подожгли бумагу со всех сторон. Пока огонь был маленький, скорпион сидел спокойно, но, как только бумага разгорелась и на него пахнуло жаром, он проскочил сквозь пламя и пустился наутек.

— Держи! — крикнул дядька. — Хватай его пинцетом! Я погнался за скорпионом, но поскользнулся и, падая, инстинктивно выбросил вперед руки. Едва левая рука коснулась земли, как ее пронзила такая острая и нестерпимая боль, что я не удержался и боком шлепнулся на землю. На том месте, где моя рука коснулась земли, лежал раздавленный скорпион.

Надо же было ему оказаться именно там, куда тянулась моя рука, и за какую-то долю секунды до смерти успеть кольнуть ее своим ядовитым крючком!

Боль была такая, что я орал во всю глотку. Костя хохотал. Дядька растерянно смотрел то на меня, то на Костю, а Курбан-Нияз укоризненно качал головой.

— Ну чего ты кричишь, как баба? — сказал проводник. — Терпеть надо, ты мужчина. Сейчас принесу масло со скорпионом. Помажем, и боль пройдет.

Костя не дал Курбан-Ниязу мазать больное место хлопковым маслом, в котором плавал дохлый скорпион, а сделал мне ванночку из раствора марганцовки.

— Зачем не разрешаешь помазать этим маслом? — удивлялся Курбан-Нияз. — Это хорошее лекарство. Сразу болеть перестанет.

— Тебя скорпионы кусали? — спросил его Костя.

— Слава аллаху, нет.

— А откуда же ты знаешь, что это масло снимает боль?

— Так старики говорят.

— Не всему, что говорят старики, нужно верить. Масло твое грязное и может вызвать заражение. Это будет похуже, чем укол скорпиона. Да перестань ты скулить, — рявкнул он на меня. — Верещишь, словно поросенок, даже уши больно!

— Тебе бы испытать эту боль, — хныкал я. — Ты бы еще не так орал.

— Я, дружок, эту боль испытывал уже не один раз и, как видишь, жив и здоров. Терпи, сейчас пройдет.

— Костя, а беды не будет? — осторожно спросил дядька. — Ведь говорят, что укусы скорпиона весной могут быть смертельными.

— Чепуха, — отрезал Костя. — Такие случаи медицине не известны.

— А может быть, ты просто не знаешь? — допытывался дядька.

— Если наступит смерть, то это будет первый случай, и медицина обогатится интересным фактом, — насмешливо ответил Костя. От этих слов по спине у меня пробежал холодок и голова слегка закружилась. Обогащать медицину интересным фактом мне не хотелось. Я стиснул зубы и решил умереть, как мужчина, но боль вдруг внезапно прошла.

— Скорпион убивает себя только в том случае, если не может убежать из огня, — сказал Костя. — Вот как это происходит.

Из обрывков газеты он выложил новое кольцо, достал пинцетом из коробки другого скорпиона, не выпуская его, поджег бумагу, а затем поднес скорпиона к огню. Скорпион бился в пинцете, но себя не убивал. Только когда языки огня окружили его со всех сторон, он ударил себя ядовитым крючком между клешней и тут же обвис. Костя положил его на землю. Скорпион был мертв.

— Самоубийство? — спросил нас Костя.

— Выходит так, — неуверенно ответил дядька.

— А вот и не выходит. Чувствительный нервный узел расположен у скорпиона в передней части туловища. Когда пламя жжет скорпиона со всех сторон, он, очевидно, ощущает боль этим нервным узлом. Стараясь избавиться от источника боли, скорпион бьет в это место ядовитым крючком. Если же скорпиону жечь ноги, то он будет бить хвостом туда, где жжет. Хотите убедиться?

У нас не было желания жечь еще одного скорпиона. Достаточно мы нагляделись и на первого. Мы поверили Косте на слово.

Этим же вечером, когда мы сидели возле костра и пили чай, ветерок принес пьянящий медовый запах, такой сильный, что у меня закружилась голова. Сидевший рядом со мной Курбан-Нияз глубоко втянул в себя этот запах, сладко потянулся и сказал:

— Джида расцвела! Теперь скоро дожди кончатся и будет тепло!

В эту ночь дождя не было. На другой день дождик лишь поморосил, а потом наступили теплые солнечные дни.

Костя с Курбан-Ниязом снова ушли в дальние ущелья. Нам с дядькой было ведено еще раз обыскать окрестности кишлака. Долго лазили мы по крутым косогорам, заросшим и голым склонам, переворачивали камни, заглядывали в щели. До рези в глазах всматривались в темноту нор и густые сплетения ветвей, надеясь увидеть там изгибы змеиного тела, но, увы, змей не нашли. Отыскали мы несколько выползков — сброшенных змеями шкурок. Забрали их с собой, хотя шкурки вместо живых змей — слабое утешение. От постоянной неудачи и у меня и у дядьки настроение было плохое. Дядька по любому поводу раздражался и ворчал, а я огрызался.

Уже после полудня ущелье привело нас к старому кутану — загону для овец. Кутан был сложен из камней. Между камнями зияло множество щелей. При виде кутана у меня появилась слабая искорка надежды. Может быть, здесь мы найдем хоть одну гюрзу! Костя говорил, что возле старых кутанов гюрзы встречаются довольно часто. Старательно обшарили мы каждый закоулочек, каждую щелку каменной стены. Снова нашли несколько выползков, но змей и здесь не было.

Настроение окончательно испортилось. Бросив бесцельные поиски, я отошел в сторону и улегся на сухой траве в тени толстого развесистого тала, уже одетого нежной зеленой листвой. Дядька лег рядом. Долго лежали мы молча, потом я сказал:

— Дядька, тебе еще не надоело?

— Давно надоело, — пробурчал дядька. — Да что поделаешь, взялся за гуж — не говори, что не дюж!

— Чует мое сердце, придется нам ехать домой не солоно хлебавши, — заныл я.

— Подожди лазаря петь, может быть, и найдем что-нибудь.

— Черта лысого мы найдем! — продолжал я тем же тоном. — Уже вторую неделю лазим и все без толку!

— Не ной, — рассердился дядька. — И без твоего нытья тошно!

Я замолчал и закрыл глаза. Дядька для порядка поворчал еще немного, повозился, укладываясь удобнее, и затих. Через минуту он уже похрапывал, а мне не спалось. Я представил себе, как будут изощряться институтские остряки, и на душе стало нехорошо.

Усталость все же взяла свое, и я тоже уснул. Разбудили меня жгучие лучи солнца. Тень уползла в сторону, и мы оказались на солнцепеке. Можно было перебраться в тень, но жара разморила и подниматься было лень. Дядька повернулся к солнцу спиной, а я лежал лицом к солнцу, уставившись глазами в каменную стенку кутана. Щели в стенке светились, как окна многоэтажного дома. От земли поднимался горячий воздух, и просветы щелей рябили и сливались в волнистые светящиеся полосы. Один из просветов вдруг почему-то потух, будто кто-то потушил свет в окне. Я не придал этому значения.