Аркадий Недялков - Натуралист в поиске (Записки ловца змей)

В траве было много кузнечиков. Стрекотали они на все лады. От этого стрекота к концу дня у меня звенело в ушах. Каждый день я видел гадюк, держащих кузнечиков во рту. Когда я преследовал такую гадюку, она выплевывала кузнечика и ныряла в густую траву. Отыскать ее там было невозможно. Однажды мне повезло: я случайно наткнулся на змеиную тропу. Она проходила вдоль гряды кустиков, тянувшихся из степи к низине. Три дня я регулярно посещал эту гряду и отловил там три десятка гадюк. Очевидно, змеи использовали гряду как укрытие, когда переползали из степи к озеру. Осмотрел я и край зарослей приозерной низины. И там тоже нашел гадюк. Дело пошло на лад.

На озере держались большие стаи уток. Ночью они плескались и крякали, а рано утром прятались в камыши, словно их и не было. Увидеть уток можно было только на рассвете. Днем озеро было пустынным, и лишь по вертевшимся над камышами луням можно было догадаться, что дичи здесь предостаточно.

В камышах жил выводок шакалов. Каждую ночь звери визгливо тявкали и выли. Собаки отвечали им дружным лаем, а Джанмурчи выходил из юрты и палил из ружья. После выстрела шакалы умолкали, но на следующую ночь все повторялось сначала.

Озеро было большое. В поисках змей я уходил далеко, но ночевать всегда возвращался в аил. Так как на охоту отправлялся на рассвете, а возвращался в темноте, то уставал изрядно. Дальние переходы отнимали много времени и сил. Подъехать к месту охоты на «Москвиче» было нельзя: степь пересекали глубокие овраги. Когда же у дальнего берега озера я натолкнулся на скопление гадюк, то решил переселиться поближе к месту охоты. Джанмурчи сначала не хотел отпускать меня, но я настоял на своем. Мы с ним перевезли во вьюке палатку, спальный мешок и продукты. Чтобы комары не докучали мне (а комаров к тому времени появилось порядочно), палатку мы поставили на бугре, в сторонке от озера. Джанмурчи сказал, что будет ежедневно меня навещать, и уехал. Остался я один и в первый же вечер отлично поохотился на гадюк. Этот день был тяжелым: переезд, охота да и жара сильно утомили меня, и хотя я быстро уснул и спал крепко, но встал, как обычно, перед рассветом. В палатке было свежо, и вылезать из спального мешка не хотелось. «Место охоты рядом, можно немножко понежиться», — подумал я и перевернулся на другой бок.

Нежиться мне не пришлось. Рядом с палаткой кто-то ходил.

— Кто там? — крикнул я.

Раздался шорох, и все затихло. Дремоту мою как рукой сняло. Я оделся и вылез из палатки. Кругом все серо, только на востоке алело небо. Озеро скрыто туманом. Тишина такая, что в ушах звенит. На пыли возле палатки следы, очень похожие на собачьи. Вот оно что! Это ко мне «в гости» приходил шакал! «Гость» не из приятных: шакалы весьма вороваты. Надо будет его отвадить. Ладно, это дело нетрудное. Сейчас же нужно было готовить завтрак: уходить на охоту не евши не годится.

Развел костер. Сухой кизяк разгорелся быстро. Повесил на треногу котелок с похлебкой, а сам пошел за водой для чая. Возле берега вода была сплошь покрыта ряской. Пришлось забрести в озеро, за стенку камыша. Еще стоя по колено в воде, я услышал какие-то непонятные звуки. Что-то очень похожее на гусиное кагаканье, но вместе с тем что-то другое. Обогнув заросли камыша, посмотрел туда, откуда неслись непонятные звуки. Вижу, совсем недалеко, на невысоком обрыве, сидит большая рыжая утка. Атайка! Утка, гнездящаяся в норах! Я знал, что такие утки есть, но атайку видел впервые.

Атайка вытягивала шею в мою сторону и гнусаво кагакала. Я зашлепал по воде к берегу. Атайка сорвалась с обрыва и полетела на озеро. В стенке обрыва темнела нора. Край норы испачкан пометом — значит, в норе гнездо. Я не стал тревожить птиц и ушел к палатке. Атайка тотчас же вернулась на обрыв и все время, пока я топтался у палатки, кагакала. Я поел, размел вокруг палатки пыль, чтобы знать, не придет ли кто в мое отсутствие, и ушел ловить змей. Вернулся вечером. На пыли опять следы шакала. Он вертелся вокруг палатки, но внутрь ее забраться побоялся.

На следующее утро, еще лежа в спальном мешке, я услышал знакомое кагаканье. Кто же может беспокоить атайку? Осторожно выглянул из палатки. Атайка сидит на обрыве и смотрит вниз. Взял ружье и, не одеваясь, вылез из палатки. При моем появлении атайка взлетела, но не улетела на озеро, а принялась кругами носиться надо мной, беспрестанно кагакая. Подошел к обрыву. От норы в камыш бросился шакал. Оказывается, это он пугал атайку. Выпалил я шакалу вслед. Дробь хлестнула по камышу, шакал взвизгнул: видно, задело его дробиной. После выстрела атайка круто спикировала за камыши. Я в атайку не стрелял, это она с перепугу.

Я думал, что полученный урок отпугнет шакала и от норы, и от палатки, но ошибся. Вечером на пыли у палатки снова увидел я следы шакала.

На следующее утро меня разбудили крики не одной, а двух атаек. Увидев меня, обе взлетели. С обрыва я опять увидел шакала: он стоял у края камыша и нахально смотрел на меня. Шакал видел, что я без ружья, и, очевидно, понимал, что опасаться меня нечего, потому что на мои крики и угрожающие взмахи руками совсем не реагировал. Я орал что есть мочи, а шакал спокойно стоял весь на виду и даже не думал прятаться. Такое поведение зверя меня возмутило, и я побежал в палатку за ружьем. Только я появился на обрыве с ружьем в руках, как шакал тут же исчез в камыше. Атайки летали вокруг, непрерывно кагакая. Я выстрелил в камыш, туда, где исчез шакал. На этот раз атайки не улетели. Наоборот, они еще громче загалдели и заметались. Это было совсем непонятно. Пригляделся я и увидел, что в отверстии норы кто-то есть. Подошел поближе и увидел желтого утенка. Он топтался у самого края норы, вытягивая шею и вертя головой.

Вот почему шакал не уходил от норы! Он знал, что у атаек вывелись утята. Знал, что мать будет переводить их из норы на озеро, и собирался закусить утятиной. Я слез с обрыва и направился к норе. Одна из атаек шлепнулась на землю и забилась в трех шагах от моих ног. Крыло у атайки было подвернуто, и всем своим видом она показывала, что совсем беспомощна и легко может стать моей добычей. Я обошел ее. Атайка опять подкатилась мне прямо под ноги. Ее можно было схватить руками. Я не стал обижать самоотверженную мать (а может быть, и отца) и повернул назад. Утка тут же взлетела и опять шлепнулась на землю передо мной. Так проводила она меня до самой палатки.

Я взял бинокль, отошел подальше от обрыва, спрятался в кустах и оттуда стал наблюдать за норой. Атайка — мать (так я буду называть ту, что проявила самоотверженность) некоторое время летала над обрывом, а потом, как ласточка, прямо с полета нырнула в нору. Вторая атайка, назову ее атайка отец, продолжала летать над обрывом, но уже не кагакала. Атайка — мать высунула из норы голову, осмотрелась и снова исчезла в норе. Секунду спустя из норы посыпались желтые комочки — шарики — утята. Атайка — мать выталкивала их из норы без всяких церемоний. Утята выпадали из норы, смешно махали куцыми крылышками; некоторые в полете переворачивались через голову, но падали на вытянутые лапки. Выдворение утят из гнезда продолжалось всего несколько секунд. Я даже не успел сосчитать, сколько их было. Следом за утятами из норы выпрыгнула атайка — мать. Она спланировала на землю, тихонько кагакнула и пошла к воде. За нею шариками покатились утята. До воды было недалеко — метров пятьдесят. Однако утятам это расстояние было преодолеть нелегко. Они то и дело останавливались и пищали. Мать тоже останавливалась и звала детей негромким кагаканьем. Если бы шакал был рядом, он легко переловил бы всех утят, а заодно и мать. К счастью, для утиной семьи все окончилось благополучно: атайка — мать довела своих детей до воды. Все время, пока продолжался переход, атайка — отец летал вокруг и тревожно кагакал. Улетел он только тогда, когда все семейство, и мать, и утята, скрылось в камыше.