Луи Буссенар - Похитители бриллиантов

— Здорово, Александр! — крикнул Альбер де Вильрож. — Ну и стрелок же ты, черт побери! Бьюсь об заклад, что ты попал этому милому котенку прямо в голову. Полюбуйся, как он извивается! И как он сжимает мордашку лапами, точно он хочет вырвать оттуда твой кусочек свинца! Не старайся по-пустому, приятель: позади этой пульки было пятнадцать граммов тончайшего пороха.

Выстрел заставил временно умолкнуть всех диких зверей. Некоторые из них уже, по-видимому, знали, что это за гром. И только лев, рана которого была смертельна, стонал жалобно, но все более и более тихо. Александр сменил патрон и собирался выстрелить второй раз, когда в нескольких шагах от него раздался хруст ветвей и крик ужаса и страха. Все три француза замерли. Если вспомнить, как близко находились львы, то несчастного, который молил о помощи, надо было считать человеком конченым.

— Сюда! На помощь! — кричал он. — Погибаю!

Альбер, как человек смелый, но безрассудный, был готов броситься туда, откуда доносились крики, но почувствовал на плече тяжелую руку Александра:

— Спокойствие, дружище! Ты хочешь пойти на верную смерть?

— К тому же бесполезную, — добавил Жозеф.

— На помощь!

Крик прозвучал в последний раз и замер.

Затем послышался шум, какой могло бы произвести тяжелое тело при падении, и лужайку медленно пересек крупный лев, державший в пасти какую-то белую массу. Трое друзей оцепенели. В этой массе, которую хищник нес с такой же легкостью, с какой кошка несет мышь, они узнали очертания человеческого тела.

Совершенно машинально Альбер вскинул карабин и выстрелил, — можно сказать, не целясь! Какому же настоящему охотнику не случалось в минуту отчаяния выстрелить, не думая, машинально и в то же время удачно!

Выстрел заставил льва резко остановиться. Он выпустил добычу и медленно сел. Держа голову прямо, он широко раскрыл пасть и, обернувшись в сторону своих неожиданных противников, устрашающе зарычал. А когти его впились в несчастного, который не подавал признаков жизни, и словно месили его бесчувственное тело.

Альбер, Жозеф и Александр спокойно прицелились.

— Пли! — скомандовал Александр.

Три выстрела слились в один. Хищник выпрямился во весь свой рост, стал пятиться на задних лапах, как лошадь, поднявшаяся на дыбы, сделал три или четыре шага и свалился.

Несмотря на все мольбы проводника, который не без оснований боялся последних судорог агонизировавшего зверя и заклинал их не двигаться с места, они все трое бросились к несчастному, который лежал, распростершись на земле. Покуда Альбер добивал льва, Александр поднял раненого и перенес его к костру. Это был европеец, и в крайне плачевном состоянии. Длинные кровавые полосы пересекали всю его спину, а одна рука, по-видимому пострадавшая от клыков хищника, беспомощно свисала.

Несколько капель холодной воды привели его в чувство. Он приоткрыл глаза и тотчас закрыл их, едва бросив растерянный взгляд на своего спасителя. Затем он стал бормотать что-то бессвязное. Странно, его бред не имел никакого отношения к опасности, которой он столь счастливо избежал. Казалось, его терзали воспоминания о каком-то загадочном убийстве, и он все говорил о жертве, о законе Линча, о полиции и об убийцах.

— Что нам делать с этим беднягой? — спросил Альбер, хлопоча вокруг раненого.

— Я и сам не знаю, — ответил Александр. — С одной стороны, мы не можем взять его с собой: у нас не хватает перевозочных средств и для самих себя, но, с другой стороны, не можем же мы бросить его.

— Я того же мнения. По-моему, у него сломана рука. Я постараюсь наложить ему шину. Затем, если только он сможет удержаться, мы посадим его на одну из наших лошадей и доставим на ближайшую станцию.

— Но какого черта он здесь таскался, в этом гиблом месте, да еще ночью?

— Возможно, он спасался от убийц. Тут какая-то мрачная драма.

— А может быть, это преступник, которого мучает совесть? Ибо не надо забывать, что мы там оставили довольно-таки пестренькую публику…

Альберу все не удавалось уложить сломанную руку незнакомца в лубки, и он сделал раздраженный жест.

Тогда черный проводник сказал ему шепотом:

— Слушай меня, вождь, и подожди минутку. Если хочешь, я наложу этому белому перевязку по нашему способу.

— Пожалуйста! Мне кажется, что я только напрасно мучаю его. К счастью, он снова потерял сознание.

Чернокожий окинул опушку быстрым взглядом, затем, увидев молодое деревце приблизительно такой же толщины, как сломанная рука незнакомца, сделал на коре несколько продольных надрезов и весьма умело содрал ее. Затем он обложил корой раненую руку и перевязал гибкой лианой.

Наложение этого простого и остроумного аппарата, весьма сходного с шиной, какими широко пользуются наши хирурги, принесло пострадавшему немедленное облегчение. Он зашевелился, попросил пить, жадно сделал несколько глотков и сразу глубоко заснул.

Тем временем над лужайкой поднялся аромат готового жаркого. Жозеф обратил на это внимание и прибавил, что после всех пережитых треволнений очень хочется есть, ибо переживания прогнали сон и ожесточили аппетит.

— Ты чертовски прав! — сказал Альбер. — Вчера нам поневоле пришлось отказаться от кабана как раз в ту минуту, когда мы собрались поесть. Я того мнения, что нам бы следовало попробовать слоновьей ноги.

Неутомимый черный проводник разбросал тлеющие угли, лежавшие на поверхности, и с бесконечными предосторожностями выгреб туземное блюдо из ямки. Ноги толстокожего животного невероятно разбухли и стали неузнаваемы. Но вид у них был соблазнительный, и они весьма вкусно пахли.

— Да ведь это блюдо, достойное короля! — воскликнул Альбер, набивая рот.

— Оно достойно императора, сатрапа, набоба! [13] Сатрап — правитель провинции в древней Персии; слово употребляется для обозначения деспота, ведущего пышную жизнь; набоб (арабск.) — богатый индийский вельможа. — поддержал Александр. — Грош цена медвежьей лапе!.. Грош цена свиному окороку с трюфелями!..

— Нет, вот уж никогда не увидят современные Лукуллы [14] Лукулл — древнеримский полководец, отличавшийся пышностью жизни и пристрастием к изысканной еде. такое вкусное блюдо на своем столе! Ни за какое золото не купят они ничего подобного…

— Просто непостижимо, как это такое грубое, тяжеловесное животное, как слон, может дать такое тонкое и деликатное блюдо.

— Я нисколько не удивляюсь, если дикое четвероногое, зовущееся царем лесов, тоже пришло понюхать аромат, идущий из этой незатейливой харчевни.

— А ведь правда! Я так увлекся нашими гастрономическими делами, что забыл о диких зверях. А проводник еще утверждал, будто один вид белого человека внушает львам непреодолимый ужас. Взгляните на беднягу, который валяется на траве, — вот вам убедительное опровержение.