Вильям (Уильям) Виллис (Уиллис) - На плоту через океан

В 7 часов 45 минут утра я снова послал в эфир на обеих частотах сообщение:

"7HTAS (мои позывные). Плот в двадцати пяти милях от Тау. Нуждаюсь в помощи при высадке. Все в порядке. Виллис".

Это сообщение, как и накануне, я дважды простучал ключом.

Было 12 октября, и я вспомнил, что это день памяти Колумба — весьма подходящий день для высадки на берег. Уже прошло сто двенадцать дней со времени отплытия из Кальяо. Около одиннадцати часов утра плот находился на расстоянии полумили от северного берега острова Тау, держа курс прямо на горы, покрытые густой зеленой растительностью. Сильный ветер гнал плот к острову. Небо было ясное, океан озаряло яркое, но еще низкое солнце. На вершине Тау лежало тяжелое облако. Гряда облаков застилала острова-близнецы — Олосега и Офу.

Я поднял флаги. Над кормой взвился американский флаг. На верхушке грота развевался флаг Перу, страны, из которой я отправился в плавание; эквадорский флаг олицетворял страну, где построен плот, и, наконец, британский флаг был поднят в честь сэра Джорджа Нельсона, подарившего мне радиопередатчик.

Я направился к северному берегу острова Тау. Не зная ветра и течений под крутыми склонами гор, я весьма осторожно вел плот. В лоции говорилось, что с этой стороны остров окаймлен рифами и что в пятнадцати морских саженях от его северо-западной оконечности имеется якорная стоянка, но она считается опасной. Не было никакого смысла бросать здесь якорь, вдобавок у меня на плоту не было достаточно длинного и надежного каната, чтобы отдать якорь на глубину около сорока морских саженей. В лоции также сообщалось, что на северном берегу острова (следовательно, влево от меня) расположена небольшая деревушка.

Приближаясь к острову, я рассматривал берега в бинокль, в надежде увидеть какое-нибудь жилище. Берег был крутой и опасный, волны с грохотом разбивались о грозный красноватый риф. Ни залива, ни прохода не было видно, и, повернув направо, я погнал плот вдоль побережья, под сенью крутых зеленых гор, на расстоянии четырехсот — пятисот ярдов от рифа.

Наконец я приплыл к концу острова, имевшего в длину шесть миль, и взял курс на Олосегу и Офу, чтобы попытаться высадиться на одном из них.

Когда я приблизился к островам, было уже за полдень. Солнце светило ярко, и держался крепкий ветер. Олосега вырастал из океана почти отвесной стеной. Это остров высотою до двух тысяч ста футов и длиною немного больше мили. На западе стена скал словно обрублена, и по другую сторону узкого пролива встает остров-близнец Офу, длиною около трех миль. Северные берега островов отвесно обрываются в океан и, подобно Тау, покрыты густой растительностью. Острова окружены рифами.

Я знал, что на каждом острове есть деревушка на берегу пролива, разделяющего острова; но эти деревушки находились в южной части пролива, вне поля моего зрения. Уже вечерело, когда я оказался на траверзе Олосеги. Я продвигался чрезвычайно осторожно, держась как можно ближе к рифам, чтобы воспользоваться первым же проходом между ними. Я плыл даже ближе к рифам, чем возле Тау, надеясь при первой возможности проскочить между островами.

По-прежнему у берегов не было видно каноэ, а на пляжах или каменистом берегу никаких строений и следов человека. Я подплывал все ближе и ближе. Казалось, пролив блокирован рифами, образовавшими своего рода дамбу. Кое-где я заметил даже двойные ряды. Мне стало ясно, что нечего и думать пробраться в пролив между островами.

Я прошел мимо извилистого входа, скрытого между крутыми горами, поросшими лесом. В океане была сильная зыбь. Казалось, в этом месте течения идут в разные стороны, и плотом почти невозможно было управлять. Волны захлестывали плот. Я приближался к рифам, не отрывая глаз от нок-реи [65], чтобы при малейшем полоскании паруса сдержать плот, если он станет в крутой бейдевинд. Дважды плот сносило течением к рифу. Мне удавалось возвращать его на место, но последний раз плот чересчур приблизился к рифу.

Вот совсем близко от него из залитых солнцем волн выскочил дельфин. Высоко на вершине Офу я заметил в двух местах голубой дым, клубившийся вниз по склону. Мне подумалось, что это дым печей, в которых на вершине горы обжигали древесный уголь. Если бы находящиеся там люди посмотрели в сторону океана, они увидели бы мой плот, дрейфующий к рифам с повернутыми назад парусами.

Я понимал, что на этот крутой, открытый берег невозможно высадиться, но все же решил плыть вдоль острова и продолжать поиски, а потом уже взять курс в океан по направлению острова Тутуила, находящегося милях в пятидесяти к вест-норд-весту.

Берегись, Бил! Берегись этого предательского прибоя — он тянет тебя к рифу! Сдерживай плот, Бил, сдерживай, сдерживай! Дующий с гор ветер толкает тебя к гибели...

Часы шли за часами, я правил плотом, не успевая даже выпить глоток воды. Нет, я больше не буду рисковать плотом, лучше уж проплаваю еще месяц или даже больше. Я решил уйти в открытый океан. В шесть часов вечера я обогнул северо-западную оконечность Офу и взял курс на Тутуила — главный остров Американского Самоа, лежащий на расстоянии около пятидесяти миль от Офу.

Время от времени я оглядывался назад. Громадные тучи сгрудились над гористыми островами. Они опускались все ниже и ниже и в сгущающихся сумерках совсем закрыли острова. Солнце садилось в бурный, испещренный багровыми пятнами океан. Здесь нет еще пристани для нас, "Семь сестричек"! Попробуем высадиться в Тутуила...

Мне неизвестно было направление течения между островами Офу и Тутуила. Я знал только, что остров Тутуила длиной в семнадцать миль, и мне не хотелось бы утром увидеть этот остров справа по борту, очутившись на его подветренном берегу. Вот почему я держался немного к северу.

Ночь началась шквалами, и океан был довольно бурным. Луна появилась на небе около одиннадцати часов. Я тщательно наблюдал за курсом, и мне наконец удалось найти правильное положение килей. Плот сильно качало.

Меня разбудил вой ветра. Вскочив, я схватился за штурвал. Черная туча простерлась по всему небу. С полчаса плот несся вперед, затем ветер несколько стих, изменив направление. Я приготовил себе чашку крепкого кофе. Потом, вспомнив, что Икки пронзительно кричал во время шквала, когда невозможно было оставить штурвал, я пошел на носовую часть плота. С первого же взгляда я понял, что произошло.

Клетка была опрокинута и лежала на боку. Кусок картона, который заменял дверцу, с тех пор как она сломалась во время моего единоборства с дельфином, исчез, и кошка сидела в клетке. Ей удалось освободиться от привязи, и она загрызла попугая.

Размокший от брызг кусок картона вывалился из гнезда, и Микки удалось пробраться внутрь клетки. Я достал кусок жести, укрепил его на месте дверцы и ушел назад, к штурвалу. Ночь была бурная, и приходилось неусыпно нести вахту.