Анри Лот - В поисках фресок Тассили

Когда кончились холода, большинство из нас покинули палатки и стали ночевать в убежище под скалами. Очень скоро мы приняли ужасный вид: всклокоченные длинные волосы, неровно подстриженные бороды. Наши фигуры, вырисовывавшиеся вечерами, как китайские тени, на стенах гротов, напоминали персонажей из сказки о пещере Али-Бабы и сорока разбойниках. Солидная борода Джо придавала ему вид старого морского волка, причем ее черные, седые и рыжие волосы представляли довольно забавное зрелище. Филипп тоже попытался отпустить бороду, но юношеский пушок сделал его скорее похожим на бородатую женщину.

Со временем мы совершенно пообносились: наши штаны и сандалии совсем изорвались. За неимением штанов Клоду пришлось около месяца ходить в пижаме, пока и она не разлезлась по всем швам. Джо вынужден был отпороть задние карманы, чтобы поставить на свои шорты заплаты. Мы хорошо узнали, что такое иголка и нитки, и вполне могли считать себя экспертами по вопросам штопки и починки. Привезенная нами обувь тоже развалилась. Пришлось ее заменить сшитыми из кусков кожи туарегскими сандалиями с завязками вокруг ноги. Они очень удобны и превосходно приспособлены для ходьбы по скалам, но за неимением кожи нам трудно было удовлетворить свои потребности в этой обуви, и иногда мы вынуждены были ходить босиком.

Что же касается гигиены, то она была сведена до минимума. В местах, где вода не представляла слишком большую редкость, можно было совершать туалет приблизительно один раз в три дня. Но в таких местах, как, например, массив Ауанрхет, где вода находилась в дне ходьбы от лагеря, мы не мылись полтора месяца. Однажды двое наших товарищей, ощутившие совершенно болезненную потребность в чистоте, вдруг вымылись с головы до ног. Это заметили проводники-туареги. Один из них прибежал, запыхавшись, ко мне и сообщил:

— Ты знаешь, эти двое, там, внизу, сошли с ума!

— Сошли с ума? — спросил я. — Но что случилось?

— Они моются! — ответил он мне с негодованием.

И туарег был прав. На следующий день все бурдюки действительно оказались пусты, а обоз с водой ожидался лишь через два дня! Нам пришлось строго распределить оставшиеся запасы воды и отказаться от кофе. Но в общем мы быстро привыкли к постоянному недостатку воды для гигиенических целей и стали брать пример с туарегов, которые вообще никогда не моются. Больше того, они считают, что мыться каждый день вредно. Нужно сказать, что ежедневное умывание водой в столь засушливом климате вызывает шелушение кожи. Это одна из причин того, что местные жители при каждом удобном случае натирают тело жиром.

Окружающая обстановка вынуждала нас вести хозяйство примерно так же, как это делали древние обитатели тассилийских скал. Когда запасы муки подошли к концу, мы могли бы оказаться в очень тяжелом положении, если бы у нас не было немного зерна, привезенного из Джанета. Мы растирали его на каменной зернотерке с помощью найденного тут же дробильного орудия неолитической эпохи.

В общем это было довольно жалкое существование. За первый период экспедиции мы, шестеро, потеряли в весе более сорока килограммов — дань усталости и лишениям. Но зато у нас была свобода, поразительное чувство свободы, ощущаемое среди этих необъятных горизонтов, среди просторов чистого воздуха, под почти всегда безоблачным небом.

Итак, восемь месяцев упорной работы позволили нам 3 сделать открытия, перевернувшие все существовавшие до сих пор представления об искусстве доисторического периода Сахары. Нам удалось собрать огромную коллекцию копий великолепных наскальных росписей. Казалось, этот неожиданный успех должен был удовлетворить наше тщеславие, тем более что мы уже давно перевыполнили установленную программу. Но мы не могли остановиться на полпути.

Я хорошо помнил наш отъезд из Джанета, трудности, которые мы испытали при доставке на Тассили громоздкого и тяжелого снаряжения, и особенно изнурительное восхождение на перевал Ассакао. Не могло быть и речи о том, чтобы спускать вниз столы, лестницы и прочие вещи — ведь через шесть месяцев все пришлось бы втаскивать снова наверх. Нужно было во что бы то ни стало возвратиться сюда, возвратиться как можно скорее, чтобы продолжить так удачно начатую, но далеко не законченную работу, о которой еще рано было судить: ведь оставалось так много других впадин с росписями! Когда целиком отдаешься какому-либо делу, доставляющему подлинное удовлетворение и полностью тебя поглотившему, то сознание этого плена настолько радостно, что чувствуешь себя обязанным довести дело до конца, даже если от тебя требуются усилия, превышающие человеческие возможности.

Поскольку Филипп и Жак возвращались в Париж, где их вскоре должны были призвать на военную службу, я решил через некоторое время последовать за ними во Францию для пополнения нашей группы. Из прежней группы, обследовавшей высокое плато Джанета, теперь оставались только Гишар и Ле Пуатевен. Они-то и стали ядром новой экспедиции. К несчастью, Ле Пуатевен, проспав ночь в Джанете под открытым окном, подхватил бронхит, который надолго уложил его в госпиталь. Мужественный Гишар взобрался на плато с проводником Джебрином и слугой Мухаммедом. Втроем они отправились по направлению к массиву Тин-Тазарифт, где я раньше обнаружил множество изображений. Здесь предстояла большая работа. Столы, лестницы, ящики со снаряжением опять были водружены на спины верблюдов, которым вновь предстояло испытать на себе все превратности передвижения в этой стране камней.

В первой половине октября в экспедицию прибыло пополнение. Жак Шамбрен и Робер Мартен были хорошими художниками, уже известными своими оригинальными произведениями. Воодушевленные нашими открытиями и желанием узнать Сахару, они решили предложить свои услуги и поучиться у своих доисторических коллег. В этом отношении их не постигло разочарование, но лагерная жизнь и однообразная пища слишком мало походили на их прежнюю жизнь. Кроме того, температура падала с каждым днем, поэтому им, рассчитывавшим жить в тропической стране, показалось, что за несколько недель они перенеслись на Северный полюс. В декабре в Сахаре совсем не жарко, а на высоте 1600 метров, где разместился наш лагерь, холодный, иногда ледяной ветер врывается во все закоулки. Он пронизывает насквозь, и у всех, в том числе и верблюдов, на кончике озябшего носа появляется капля.

Пришлось работать лишь в те часы, когда солнце согревало воздух; дни же стали короче. 15 декабря поверхность воды в гельте покрылась льдом. Каждое утро его приходилось разбивать, чтобы наполнить водой бурдюки, которые ночью от мороза лопались один за другим.