Леонид Платов - Архипелаг исчезающих островов

Но все же я не спал.

Сцена в биллиардной ожила передо мной. С сухим щелканьем сталкивались и разлетались шары. Надсаживались от хохота “Рыцари Веселой Утробы”, теснясь у стены. А посреди комнаты стоял дядюшка — не та тощая бритая личность, которую видел Андрей в новом Весьегонске, а полный, румяный весельчак с бородой, расчесанной “на отлет”. Одну руку он устремлял вперед с видом пророка, другой судорожно цеплялся за спасительный биллиард.

“Скорей Весьегонск с места сойдет, — повторял он, — чем ты свои острова найдешь!..”

Я задремал лишь под утро. Однако в семь часов Андрей разбудил меня.

— Знаешь, я виноват перед тобой, — сказал он, садясь на мою кровать. — Я ошибся.

— Ну-ну, — пробормотал я зевая. — Ради этого не стоило будить меня… А когда ты ошибся?

— На зимовке. На мысе Челюскин. Я не придал значения твоим опреснителям. Я отмахнулся от них.

Это становилось интересным. Не часто приходилось видеть моего друга в таком покаянном настроении. Я сел на кровати.

— Так! Слушаю тебя.

— Возможно, что твои опреснители пригодятся.

— Что ты говоришь? Мне самому казалось…

— Погоди-ка. Знаешь, что надоумило меня?

— Что же?

— Шланги.

— Какие шланги?

— Сначала те, что были на пароходе, которым я ехал из Весьегонска, потом другие. Помнишь, советские моряки отогревали шланги подо льдом?..

— В Гольфстриме?

— Вспомнил?.. Да, в Гольфстриме… Я прочту тебе выдержку. Лучше не расскажешь, чем сам капитан “Седова” 9 9 Автор вынужден здесь, так же как и в некоторых других местах, допустить анахронизм: знаменитый дрейф “Седова” начался позже описываемых в повести событий. …

Андрей быстро схватил со стола толстую книгу и, полистав, нашел нужную страницу.

Там рассказывалось о том, как капитан “Седова” Бадигин использовал теплые воды Гольфстрима для того, чтобы отогреть замерзшие шланги.

“Развешанные… на палубе для просушки, эти шланги были захвачены внезапно наступившим морозом и превратились в подобие камня, — писал он. — Внести их в теплое помещение нельзя было — замерзшие шланги не прошли бы ни в одну дверь. Но разморозить их надо было во что бы то ни стало: они могли нам потребоваться в любой день и час для откачки воды во время аварии, для наполнения котлов и т. д.

Путем несложных подсчетов я определил, что шланги можно привести в нормальный вид, если опустить их в относительно теплые воды Гольфстрима, которая спрятана в толще океана.

Люди недоверчиво отнеслись к этой затее, им казалось невероятным, чтобы шланги могли оттаять подо льдом, в пучине океана. Но приказ есть приказ. Его выполнили быстро и четко. Шланги были опущены более чем на сто метров под воду, попали в струю Гольфстрима с положительной температурой и оттаяли. Некоторое время спустя, готовясь к выходу из дрейфа, мы уже пользовались ими”.

Андрей захлопнул книгу и взглянул на меня:

— Каково?

— Да, здорово. Настоящая русская смекалка!

— Мало того, что смекалка, — еще и широкий кругозор! И смелость, дерзание! Приспособили Гольфстрим для выполнения самых будничных корабельных задач!.. Ну, я и вспомнил об этом, когда ехал из Весьегонска. Сижу себе, понимаешь, на корме, а мысли все об Арктике, о наших островах. В ногах пароходные шланги лежат. Смотрю на них, и те знаменитые, седовские, вспомнились… Позвольте, думаю, мы могли бы тоже разморозить шланги. К северу от Восточно-Сибирского моря на сравнительно небольшой глубине проходят теплые воды. Вот если бы не опускать в теплый слой воды шлангов, а сам этот слой поднять, прогреть им льды…

— Понял! — Я вскочил с кровати с кровати и в волнении забегал по комнате. — Надо вызвать выпадение солей в теплом слое, чтобы он сделался более легким, поднялся наверх и растопил пловучие льды…

— Не увлекайся, — остановил меня Андрей. — Растопил — это сильно сказано. Пусть бы хоть немного размягчил их, помог продвижению нашего ледокола. Понимаешь, пловучие льды надо зажать в клещи: сверху — лучи летнего солнца, снизу — слой воды с положительной температурой. Мы только поможем солнечным лучам… Вот погляди-ка. Ночью я набросал нечто вроде расчета. Конечно, пока еще грубо, приближенно…

Он положил на одеяло несколько исписанных листков.

Все утро и часть дня мы просидели над расчетами. Решение задачи зависело теперь от химиков. Сумеют ли они найти вещество, которое было бы способно вызвать активное выпадение солей из морской воды?..

А вечером позвонила Лиза. Она приехала в Москву и приглашала в гости.

Обсуждение нового способа борьбы со льдами мы перенесли в уютную Лизину комнату.

Не прошло и получаса, как вдруг в прихожей раздалось шарканье подошв. Кто-то старательно, даже со рвением вытирал ноги о половичок.

Я переглянулся с Андреем. Гость, видимо, уже не раз бывал здесь, если так хорошо знал пристрастие нашей Лизы к порядку и чистоте.

Он переступил через порог.

Молодой. Моложе нас с Андреем. Лицо добродушное, круглое, розовое. Косматое бобриковое пальто. Брючки с пузырями на коленях.

Пока новый гость снимал пальто, хозяйка отрекомендовала его как брата подруги.

Я испытующе посмотрел на Лизу. Она держалась с братом подруги ровно, как с нами. Зато брат, войдя в комнату, сразу же начал улыбаться. Непонятно, почему у него сделалось вдруг хорошее настроение.

— Вы всегда такой веселый? — спросил я подозрительно.

— То есть? Не понял…

— Ну, жизнерадостный, что ли.

— А!.. Нет. Главным образом по вечерам, в гостях.

С улыбкой, еще более широкой, он посмотрел на нашу хозяйку, но та, поджав губы, сосредоточенно заваривала чай.

Оказалось, что молодой человек, готовится стать музейным работником.

— Как — музейным? — удивился я. — В наше время — музейным?.. Старые черепки собирать… Ну и профессия — спец по черепкам!

Молодой человек спокойно улыбался. Он поудобнее умащивался в кресле — это было мое любимое кресло, я просто не успел еще сесть в него, — потом по-хозяйски сдвинул со стола стопку книг, принесенную Андреем. Каково?..

— Ну, как твои дела, Андрей? — спросил я, когда мы вышли в коридор покурить.

Он прекрасно понял, о каких делах я спрашиваю, потому что пожал плечами и сказал, глядя в сторону:

— О, прекрасно! Ты же видишь…

— Еще бы!

— Хоть бы не улыбался так часто! — пожаловался Андрей, как всегда угадывая мои мысли.

— Мне за тебя обидно, — сказал я, подавив вздох. — Что она нашла в нем? Музейный работник, больше ничего…

Проведя несколько зимовок в Арктике и готовясь снова отправиться туда, мы считали себя вправе смотреть на скромного музейного работника свысока. Это было, конечно, ребяческим самомнением, проявлением смешной ограниченности, в которой нам в тот же вечер пришлось раскаяться.