Владимир Обручев - В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя)

За этим хребтом была широкая долина Емачуань, т. е. долина диких лошадей, где мы и встретили последних, целый табун в полсотни голов. Они паслись на берегах речки Емахэ, а когда мы подошли ближе, испугались и побежали, но не вдаль, а бегали по долине вокруг нас. А у наших торгоутов-охотников, промышлявших на Юлдусе и дзеренов, и куку-яманов, и архаров [21] Куку-яман — горный козёл: архар — горный баран, т. е. дикие животные Центральной Азии. — Прим. автора. , а также медведей и барсов, конечно, были скорострельные русские винтовки, и, когда куланы стали бегать вокруг нас на расстоянии 200–250 шагов, два стрелка спешились и застрелили пару куланов. Поэтому пришлось стать на ночлег в степи в долине Емахэ, чтобы освежевать добычу, снять шкуры, разделить мясо между всеми и сварить побольше. Шкуры мы отдали проводнику, который отсюда возвращался к реке Данхэ в свой посёлок.

На другой день мы перевалили через следующий хребет Наньшаня по удобному месту, которое указал нам проводник, и спустились с него уже на северную окраину Цайдама. Это широкая долина между Наньшанем и первой цепью Тибета; в ней рассеяны солёные и пресные озёра, солончаки, болота с зарослями и степи с хорошей травой. Но место уже высокое и воздух редкий, ходить пешком скоро устаёшь, а в ушах всё время какой-то звон, точно где-то далеко поют или играют на дудке.

Мы шли дней семь поперёк Цайдама до его южной окраины, где также стоят улусы монголов, которые живут за счёт паломников. На горах Тибета летом погода мокрая и холодная, и вылинявший к лету верблюд не может работать. Все вьюки везут дальше на яках, косматых тибетских быках, а верблюдов оставляют у монголов для обратного пути. Вот монголы и пользуются их рабочей силой, молоком и шерстью за то, что пасут и караулят их. И мы также оставили у них своих верблюдов и взяли яков за небольшую плату.

Здесь, на северной границе Тибета, съезжаются монгольские паломники и образуют более многочисленные караваны, чтобы не бояться диких тангутов, которые грабят одиночных проезжих, отнимают у них вещи, припасы, оружие. И наша торгоутская партия прожила недели две в ожидании прибывающих, отдыхала и училась вьючить и пасти яков. Наконец, собрался караван в 42 человека из разных мест Монголии, и мы могли идти дальше в половине мая. Весна ещё мало чувствовалась, перепадал снег, свежая трава только что появилась.

Поднялись мы по длинному мрачному ущелью, на крутых склонах его лежал ещё снег. И намаялись мы сначала с яками: они не идут цепочкой, как верблюды или лошади друг за другом, а бегут стадом, как бараны, толкают друг друга, сбивают с тропы, задевают вьюками и сворачивают их, иногда сбрасывают на землю. Ящиков и хрупких вещей паломники не везут с собой, а только мягкую рухлядь, одежду, подстилки, подушки, мешки с мукой, солью, гуамянью, цзамбой, кирпичами чая, котлами и треногами. Все вьюки похожи один на другой, и, чтобы различать на стоянке своё имущество, каждый делает отметки, привязывая лоскуты разного цвета сверху или сбоку. Шли мы почти все пешком, только впереди какой-нибудь старик ехал на лёгком вьюке, показывая всем дорогу.

Порядок у нас был такой: старались встать до рассвета, чтобы сварить чай, затем навьючить животных и выехать, когда будет светло. Шли 5–6 часов, иногда 8 — 10, смотря по местности, останавливались, где корм был получше, а палатки ставили по кругу, входом с внутренней стороны, чтобы воры не могли пробраться незаметно к кому-нибудь.

У некоторых паломников были собаки, которые караулили вход в палатку своего хозяина. Примерно раз в неделю делали днёвку, выбирая место с хорошей травой, чтобы подкормить яков и самим отдохнуть.

Нужно сказать ещё, что меняют верблюдов на яков только те паломники, которые идут в Лхасу летом в мокрую погоду, а идущие зимой могут идти туда и на верблюдах. Корма на Тибетском нагорье вообще плохие. В мокрых местах растёт густо трава бухачирик, что значит сила яка; у неё стебель очень твёрдый, а мягкая головка небольшая. Это почти то же, что наш дэрису (чий), но только последний растёт на сухих местах, а тот на сырых, которых там много, и старые яки и верблюды его не могут жевать и худеют. Поэтому в дальний путь в Лхасу нужно выбирать молодых животных.

Местность в Тибете вообще очень неровная, много горных гряд, а также рек и речек, грязных мест на солончаках и на берегах рек, где животные вязнут, много бродов, где нужно выбирать мелкие разливы по рукавам, чтобы не подмочить вьюки. Есть высокие перевалы; особенно запомнился один, называемый Убаши-хайрхан, т. е. милостивый убаши (мирянин с духовным обетом). Настоящее название его не произносят, чтобы не рассердить духов. На перевале, конечно, большое обо — куча камней и разных приношений — тряпок, костей, хадаков, рогов яков, а, проходя мимо, паломники непременно возжигают благовонное курево.

На одном ночлеге к нам пришёл старый человек и очень просил купить у него мешочек соли, который он принёс с собой, или обменять его на мясо, муку, чай, цзамбу. У нас с собой была соль, и мы спросили, почему он торгует ею, у паломников из Монголии соль всегда есть. Тогда он нам рассказал следующее событие: «Я жил в Цайдаме и узнал, что в Лхасе соль очень ценится, захотел нажить на этом деньги. Вблизи моего улуса есть солёное озеро, и в сухое время соль садится. Я накопил её много и повёз в Лхасу; навьючил солью сорок баранов, выменяв в придачу к своим ещё других на лошадь и корову. Каждый баран может везти на себе пуд соли, и провезти её ничего не стоит, он сам кормится по дороге, а в Лхасе можно выгодно продать и соль, и баранов, там ведь и лам и паломников много и всем нужно и мясо, и соль. Вот я и погнал своих баранов с грузом соли по горам в Тибет. Добрались мы хорошо до этой долины, где вы стоите. А ночью выпал огромный снег; дело было в самом начале зимы. По глубокому снегу баран и без груза идти далеко не может, а снег закрыл всю траву и уже не таял. И все мои бараны сдохли с голода. Соль я всю собрал. Я мог бы потом идти в Лхасу пешком, но много ли на себе унесёшь? Вот я и живу здесь поблизости в своей палатке и продаю паломникам соль. Когда распродам всю соль, — пойду домой пешком и принесу немного денег».

Удивились мы все этому человеку и спросили, давно ли с ним случилась эта беда. И он сказал, что вот уже четвёртый год живёт в одиночестве недалеко от большой дороги. Научился делать ловушки и ловить тарбаганов, птиц, собирает дикий лук и луковицы сараны, зимние запасы сеноставок.

Вот, Фома, чем иногда кончаются такие затеи. А чем кончится история с моим сыном, я ещё не знаю. До Лхасы уже не так далеко, дней 20 или 15. Вчера мы встретили здесь паломников, возвращающихся домой; несколько из них были из Урги и обещали отдать моё письмо в русское консульство для пересылки тебе. Вот я и сидел вчера целый вечер и сочинял это послание, сколько успел написать. Следующее пошлю уже из Лхасы».