Кирилл Станюкович - Тропою архаров

«Надо поучить их бегать»,- подумал я и, подняв ледоруб и размахивая им, закричал что только у меня хватило силы. Однако мишки оставались почти неподвижными, и только один из них – тот, который качал головой,- немного переступил в сторону и остановился.

Я закричал опять и, размахивая обеими руками, сделал несколько скачков в сторону медведей. Но когда они и после этого не испугались, то пришла моя очередь пугаться.

Стало ясно, что нужно уходить, и уходить поскорее, а то с одним ледорубом против двух медведей воевать не приходится.

Я повернулся и нарочно медленно пошел вбок по склону. Было очень трудно идти медленно и не оглядываться. Когда я оглянулся перед поворотом, то увидел, что медведи все так же стояли на старом месте. Мне стало немного веселее, но как только они скрылись из моих глаз и я оказался невидим для них за поворотом, то так припустил вниз по склону, что через десять минут оказался далеко внизу. Через два часа поднявшись на другой склон, я по цепочке следов легко нашел два черных силуэта.

Нет, они не ушли в горы, их следы даже немного спустились и шли поверх моих, но затем поворачивали в сторону.

Я ясно видел в бинокль, как возле небольшой гривки опять неподвижно стояла флегматичная пара. Они смотрели в долину и, по-видимому, соображали, где бы перехватить чего-нибудь. Они явно были голодны и явно в очень плохом настроении.

Но снег покрывал все: не было ни кореньев, ни рыбы, ни сурков.

С огромным напряжением я проминал себе дорогу в сугробе, все поднимаясь по склону. Мне было необходимо хоть приблизительно определить верхнюю границу растительности, я не мог откладывать этого на будущий год. Иначе моя рекогносцировка оставалась неполной. Приходилось то разметать снег ледорубом, то отыскивать части склона, где снег был сметен ветром.

С большим трудом к четырем часам я достиг ближайшего гребня, имеющего высоту 4600 метров . Я был выше границы растительности – это удалось установить совершенно точно. За день я поднялся только на 1200 метров , но совершенно выбился из сил: у меня от усталости дрожали ноги, а руки замерзли настолько, что с трудом держали ледоруб. Только зная растительность окружающих горных хребтов, я мог хоть примерно наметить пояса растительности здесь, на северном склоне Заалая. Конечно, моя рекогносцировка, проведенная в таких условиях, ничего серьезного не давала. Но ничего другого сейчас нельзя было сделать.

Мне стало ясно, что на этих склонах уже наступила зима, снег в этом году не стает и нужно быть довольным тем, что удалось выяснить. Как медведь, застигнутый внезапной зимой, так и я стоял, с грустью смотря вниз на покрытую снегом долину.

Лето кончилось.

Налетел резкий, пронзительный ватер, поднимая тучи снега, закурились поземкой ближайшие вершины. Как огромный ледяной вал, поднимался надо мной Заалайский хребет.

В молчаливом покое уходили в синее небо ледяные вершины, светило яркое солнце, и тогда, когда ветер на минуту прекращался, можно было слышать такую удивительную тишину, которая живет только здесь, среди снегов и ледников.

Я повернулся и пошел вниз по склону. Идти было трудно. Я часто спотыкался и падал.

И все время думал о том, чтобы не поломать себе ноги на камнях, прикрытых сверху сугробами.

Было очень холодно.

Маркансу – странное, зловещее название, его можно перевести и как «долина смерти» и как «долина смерчей».

Маркансу – передняя Памира. Через Маркансу проходит старинный караванный путь на Памир. Еще много сотен лет назад, как только путник входил в ворота Памира – на перевал Кзыларт, так сразу обрывалось, исчезало все, что он видел до сих пор. Исчезали широкие степные просторы Алайской долины, богатые высокогорные луга по склонам хребтов, медлительные отары баранов, стремительные косяки коней, приветливые дымки над юртами кочевников.

Перед ним другой мир – суровый, холодный, мрачный.

Перед ним широкая дорога, плавными изгибами уходящая вниз, белые кости по обочинам, даже целые скелеты, обтянутые высохшей шкурой, с жутким оскалом черепов и невероятно скрюченными ногами, навеки застывшие в том страшном положении последней мучительной минуты, в которую их застигла смерть.

Кругом бесконечные безжизненные галечники и песчаные гряды, окруженные скальными кряжами гор. Ветер – сильный, резкий и холодный – крутит пылевые смерчи, гонит песчаные режущие вихри.

Напрасно на серых и бурых скалах гор, на бесконечных галечниках путник будет искать пятна зелени. Их нет.

Ничего не растет в Маркансу.

Напрасно он будет искать следы архаров и кииков, их нет.

Никто не живет в Маркансу.

В холодном ветре пыль и песок, ледяные вершины вверху, мертвые галечники у их подножия да белые черепа у дороги – следы давних безвестных трагедий на этом суровейшем и стариннейшем караванном пути.

Маркансу – долина смерти.

Экспедиция, пришедшая в начале тридцатых годов в Маркансу для изучения растительности, проникла сюда с другой стороны – от Кара-Куля.

Было тихое утро; парусина палатки, поставленной у подножия гор, даже не шевелилась. В холодном прозрачном воздухе в полной тишине стояли горы, огромные скальные кряжи. На запад, как след когтистой лапы, расходился целый веер небольших узких долинок, который сливался в одну широкую и гладкую долину, покрытую безжизненным галечником. В конце каждой из этих небольших долинок виднелись ледники, полузасыпанные моренами. Их было много, этих небольших ледников. На восток широкий галечник уходил в узкую щель, по которой стекали воды, образующиеся от таяния ледников.

Эти воды шли вниз из-под ледников, невидимые сочились под галечником и, выбиваясь в виде ключей, у входа в узкую щель сливались в небольшую холодную речку. Эта речка, также называвшаяся Маркансу, текла далеко на восток, чтобы слиться с мутными водами Тарима.

Галечники, сухие и безжизненные, были огромны; вся долина Маркансу, пересеченная неглубокими руслами ручьев, была похожа на один огромный, бесконечный галечник площадью во много квадратных километров.

Этот огромный галечник Маркансу образовался не сейчас,- он только сохранился с тех пор, когда на горах, окружающих долину, было мощное оледенение. Галечник образовался тогда, когда таяли ледники этого давно исчезнувшего оледенения и бурные обильные воды, как мельница, перемалывали скалы и щебень осыпей у морен в окатанные, гладкие голыши.

Но вот растаяли гигантские ледники, и вместо вод, тревоживших покой галечников, в дело вмешался ветер.