Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

Сердце не камень... Безропотность Натальи Алексеевны, ее преданные, любящие глаза, тяготы пути смягчили сердце Шелихова. Неотложные дела и суета на время отвлекли от выполнения «христианского долга». Окончательно примирить­ся с Натальей Алексеевной заставила Шелихова привычная, уже забытая было домашняя обстановка в Иркутске, а глав­ное, дети. Да и любил Григорий Иванович свою жену той вечно молодой любовью, которая многое заставляет прощать и забывать.

Громадный, почти во всю комнату, пушистый ковер, сму­щавший посетителей-сибиряков своею шелковой мягкостью и цепкостью, прикрывал великолепный штучный паркет кабинета генерал-губернатора иркутского и колыванского. Высо­кие окна скрывались под спущенными тяжелыми гардинами, и ни один звук не долетал с улицы до ушей его высокопревосходительства.

Тишину губернаторского кабинета нарушало мерное ти­канье еле-еле качающегося маятника стоячих лондонских часов в гладком футляре красного дерева с золочеными рельефными завитушками. На подзеркальном вычурном сто­лике, под стеклянным колпаком, группа фарфоровых па­стухов и пастушек застыла в реверансе менуэта.

За большим письменным столом утонул в мягком кресле, обложенном легкими, лебяжьего пуха подушками, гроза одной седьмой части земного шара, всесильный сатрап и вельможа матушки Екатерины II, сам генерал-губернатор и ка­валер, генерал-поручик Иван Варфоломеевич Якоби. Его длинный, отороченный мехом шелковый шлафрок свисал до самого пола.

Зажженные в больших бронзовых канделябрах свечи ко­леблющимся желтым пламенем освещали стол и блестящими кружками отражались на голом, как бильярдный шар, черепе рано состарившегося вельможи: Якоби было всего около пятидесяти.

Гневно нахмурив седые мохнатые брови, генерал-губерна­тор читал очередной анонимный донос на себя, адресован­ный «в собственные руки матушки государыни-императрицы». Донос был перехвачен и услужливо доставлен наместнику его любовно взлелеянной и оберегаемой, собственной генерал-губернатора тайной полицией.

«И откуда все знает эта неизвестная каналья? – задавал себе в десятый раз вопрос генерал-губернатор, читая точный список полученных им от именитых купцов и питейных откуп­щиков взяток и длинный ряд примеров самодурства. – До­носы растут, и, кто знает, сколько их просачивается и доходит по адресу... Надо непременно съездить в Питер, потолкаться в передних у покровителей и благодетелей. Неприятно оби­вать пороги и бросать деньги, но ничего не поделаешь».

– Да, жаль, жаль, не застанешь светлейшего князя По­темкина, – произнес неожиданно для самого себя громко Якоби и задумался. «Мамонов? – спросил он себя. – Перекинуться к очередному любимцу Екатерины, Мамоно­ву?.. Пожалуй, придется!»

И не подозревал всесильный сатрап, что дни его сочтены и что в Санкт-Петербурге над толстыми и затрепанными то­мами его дел и делишек, переходящими из рук в руки, угод­ливо трудится мелкая чиновничья братия, пакостно вылав­ливая то, что будет приятно их высоким начальникам. Не знал и того, что сам приютил на свою беду в иркутских кан­целяриях братца Гарновского, доверенного «светлейшего» в Петербурге, и что шпионские сети, раскинутые над ним, – дело рук самого генерал-прокурора князя Вяземского.

Искусными маневрами Якоби перед назначением спасся от брачных сетей, расставленных родственницей князя, но тут же запутался в других сетях – генерал-прокурорских. Дружба пошла к черту... Не знал Якоби, что уже опоздал. Не знал, что не пройдет и года, как Гарновский (не здешний, а петербургский), облизывая сухие тонкие губы, под датой 20–26 июня 1788 года запишет в своем дневнике: «Якоби приехал. Был здесь в Царском Селе два дня, но государыню не имел чести видеть, и граф Александр Матвеевич его при­нять не восхотел. Теперь сей наместник засел в городе под видом болезни на квартире и никого, кроме людей ему по­требных, не принимает».

Судьба генерал-поручика Якобия и других сибирских на­местников была одинакова: быстрое возвышение и неогра­ниченное доверие, самоуправные поступки возвеличенного избранника, охлаждение, питаемое доносами обиженных, раздраженных и завидующих, внезапное смещение и суд. Иногда сначала суд, потом смещение, а то и ссылка. И, несмотря на то, что этот ход событий повторялся неизменно десятки раз, каждый думал о себе, что он исключение, и, конечно, в своей беспечности ошибался.

Отдаленность Сибири и безначалие разнуздывало стра­сти: одни, распоясавшись, развратничали, нахально похищая понравившихся чужих жен, невест и дочерей; другие находили наслаждение в буйных пирах, попойках и в безудержном разгуле, резво ездили на тройках, запряженных подчинен­ными чиновниками и недругами; третьи занимались незаконными поборами и взятками; четвертые тащили за собой де­сятки родственников и росчерком своего блудливого пера очищали для них теплые местечки, обрекая таких же предшественников на голод и нищету.

Сейчас, с досадой отложивши в сторону донос, генерал-губернатор придвинул поближе к свету аккуратно сложен­ный лист бумаги и стал его читать, подчеркивая отдельные места...

Бесшумно приоткрылись высокие тяжелые двери, и во­шедший в придворной форме, в белых чулках и лакирован­ных туфлях с большими блестящими пряжками лакей до­ложил:

– Господа купцы Шелихов и Голиков, по приглашению к вашему высокопревосходительству.

Ответа не последовало. Слуга вышел, но, выходя, двери широко распахнул. В них прошли и остановились у порога статный, худощавый, в мягких сапогах, тщательно выбритый, похожий на молодого щеголя-приказчика Григорий Иванович Шелихов и кургузый, широкоплечий, с окладистой бородой и обвислым животом, тоже в сапогах, курский купец Голиков, оба владельцы бобровых и котиковых промыслов на Куриль­ских и Алеутских островах и на американском берегу. Оста­новившись у дверей, купцы спокойно, привычно, без трепета и любопытства созерцали блестящую лысину генерала и мол­чали, не приближаясь к столу.

Якоби кончил читать, откинулся на спинку кресла, поднял голову и сделал вид, что только сейчас заметил гостей.

– А, здравствуйте, почтеннейшие и именитые, прошу. Как вы неслышно вошли...

– Не смели мешать вашему высокопревосходительству, – ответил Голиков, подходя к столу.

– Изволили звать? – спросил Шелихав.

– Садитесь, дело есть, – ответил вельможа, жестом указывая на кресла.

– А дело такое, – сказал наместник и, обращаясь к Шелихову, вставил: – Твой рапорт препроводил государыне императрице, но высочайшего решения пока не имею... – И после паузы: – Сделать же сейчас надо вот что: надо постараться закрепить за Российской империей вновь откры­тые американские земли... Пошлите немедленно от моего имени вашим доверенным мое секретнейшее, повторяю – се-крет-ней-шее, наставление, – он, погрозив указательным пальцем, приостановился, давая гостям прочувствовать важ­ность задания. – За их усердие и преданность российскому престолу можете поручиться?