Марло Морган - Послание с того края Земли

Мы избрали эту Искаженную, и мы отпускаем ее, как птицу, которую родители выталкивают из гнезда, чтобы она полетела далеко и возвестила громко, как кукабурра, всем, кто слушает, что мы уходим.

Мы не осуждаем Искаженных. Мы молимся за них и отпускаем их, как отпускаем самих себя.

Мы молимся, чтобы они пригляделись к своим поступкам и системе ценностей и чтобы уяснили, пока еще не поздно, что вся жизнь — единое целое.

Мы молимся, чтобы они перестали губить землю и друг друга.

Мы молимся, чтобы нашлось достаточно Искаженных, готовых стать настоящими и все изменить.

Мы молимся, чтобы мир Искаженных услышал нас и принял нашу посланницу.

Конец послания.

Жена духа прошла со мной некоторое расстояние и, когда солнце возвестило рассвет, показала мне на город, лежащий внизу. Пора было возвращаться в цивилизацию. Ее морщинистое, темнокожее лицо и проницательные черные глаза смотрели туда, за край утеса. Она сказала что-то на своем родном языке, указывая на город вдали, и я поняла, что этим утром пришла пора расставаться — племени со мной, а мне с моими учителями. Насколько хорошо я усвоила их уроки? Как ни странно, меня больше всего беспокоило то, как я донесу до людей их послание, нежели то, как я вернусь в австралийское общество.

Мы с ней вернулись к племени, и каждый попрощался со мной. Мы обнимали друг друга. Объятия, похоже, универсальный язык общения между настоящими друзьями. Оота сказал:

— Мы не могли дать тебе ничего такого, чего бы у тебя и так не было, но нам кажется, что, даже если мы не смогли что-то тебе дать, ты научилась принимать, воспринимать и брать от нас. В этом наш дар.

Царственный Черный Лебедь взял меня за руки. По-моему, у него в глазах стояли слезы. Я заплакала.

— Пожалуйста, друг мой, никогда не теряй два своих открытых сердца. Теперь их переполняет понимание и сочувствие к нашему миру и к твоему. Мне ты тоже подарила второе сердце. Сейчас у меня есть знание и понимание, превышающее все, что я мог себе представить. Наша дружба для меня сокровище. Иди с миром, и пусть наши помыслы защитят тебя.

Его глаза светились внутренним светом, когда он с глубоким чувством добавил:

— Мы встретимся с тобой снова, но уже без наших неуклюжих тел.

Уходя от них все дальше и дальше, я понимала, что моя жизнь уже никогда не будет такой простой и наполненной смыслом, какой она была все эти месяцы, и часть меня всегда будет жалеть, что нельзя вернуться назад.

Я потратила почти весь день, чтобы дойти до города. Я даже не представляла, как сумею добраться из этого города (даже не знала, как он называется) до дома, который снимала. Я видела дорогу, но подумала, что вряд ли разумно идти вдоль нее, так что продиралась сквозь придорожные кусты. В какой-то момент я повернулась и поглядела назад, и в то же мгновение откуда ни возьмись налетел порыв ветра. Будто гигантской метлой замело мои следы на песке. Словно перевернулась страница моей жизни на краю света. Постоянный наблюдатель, бурый сокол, спикировал над моей головой, как раз когда я подошла к городу.

Вдалеке показался пожилой человек. На нем были синие джинсы, футболка, заправленная в штаны, пояс стягивал округлый животик, на голове старая, поношенная зеленая шляпа. Он не улыбнулся, когда я подошла; напротив, его глаза расширились от изумления.

Вчера у меня было все необходимое для жизни: еда, одежда, кров, забота о здоровье, друзья, музыка, развлечения, поддержка, семья, много-много радостного смеха — и все это даром. Теперь этот мир исчез.

Сегодня я была совершенно беспомощной, хоть проси милостыню.

Ведь все, что нужно для жизни, здесь надо покупать за деньги. У меня не оставалось выбора: я всего лишь грязная, потрепанная нищенка, у которой не было даже шляпы для сбора подаяния. Но я знала о том, что на самом деле может скрываться под личиной оборванца. В ту минуту мое отношение к бездомным изменилось раз и навсегда.

Я подошла к австралийцу и спросила:

— Можно занять у вас немного мелочи? Я только что вышла из буша, и мне нужно позвонить. У меня нет денег. Если вы скажете мне свое имя и дадите адрес, я верну вам деньги.

Он просто пялился на меня, и так пристально, что вся кожа на его лбу собралась в гармошку. Потом он залез в правый карман, достал монетку, при этом левой рукой он зажимал нос. Я осознавала, что воняю. Прошло уже недели две со дня моей ванны без мыла в крокодильем бассейне. Он потряс головой: мол, возвращать не надо, и быстро зашагал от меня.

Миновав несколько улиц, я увидела кучку школьников. Они ждали автобус, видно, возвращались из школы домой. Все были чистенькие, одинаково одетые, типичные австралийские школьники. Только обувь как-то отражала их личные вкусы. Они уставились на мои необутые ноги, теперь напоминавшие скорее копыта, нежели изящные женские ножки. Я знала, что выгляжу ужасно, и могла только надеяться, что мой внешний вид никого не отпугнет: одежды почти нет и волосы нечесаны больше четырех месяцев. Кожа лица, плечи и руки так часто обгорали, что я вся была в веснушках и пятнах. И, кроме того, мне уже недвусмысленно дали понять, что от меня несло!

— Простите, — сказала я, — я только что вышла из буша. Скажите, где ближайший телефон, и может кто-нибудь знает, где находится телеграф?

Их реакция меня подбодрила. Они не испугались, только их распирало от желания смеяться и хихикать. Мой американский акцент подтвердил распространенное среди австралийцев убеждение: все американцы с приветом. Мне сообщили, что в двух кварталах есть таксофон.

Я позвонила в свой офис и попросила переслать денег. На другом конце провода мне сообщили адрес телеграфной компании. Я прошла туда. Судя по выражениям лиц служащих, их предупредили, что появится кто-то очень необычного вида. Сотрудница неохотно отдала мне деньги без предъявления удостоверения личности. Я взяла пачку банкнот, а она побрызгала и меня, и стойку каким-то дезинфицирующим средством.

С пачкой денег в руках я на такси доехала до большого оптового универмага и купила себе штаны, рубаху, вьетнамки, шампунь, расческу, зубную пасту, зубную щетку и заколки. Таксист остановил машину у открытого рынка, где я набрала целый пакет свежих фруктов и полдюжины картонных упаковок сока. Потом он подвез меня к мотелю и подождал, пока меня впишут. Мы оба сомневались, позволят ли мне войти, но, очевидно, деньги оказались красноречивее, чем моя сомнительная внешность.

Я пустила воду и благословила ванну. Пока она наполнялась, я позвонила в авиакомпанию и заказала билет на самолет на завтра. Следующие три часа я провела в ванне, блаженно отмокая и перебирая в памяти события последних трех лет, особенно последних нескольких месяцев моей жизни.