Асгольф Кюстин - Россия в 1839 году. Том второй

Кюстин цитирует сатиру «Восемнадцатое столетие» Никола Жозефа Лорана Жильбера (1751–1780), где среди прочих выведена некая Ирида, оплакивающая горести мотылька, но с восторгом наблюдающая казнь, притом казнь невинного человека (см.: Gilbert N.-L.-L. Oeuvres completes. P., 1823. P. 27).

Франкони Антонио (1738–1836) и его сын Лоран Франсуа (1776–1849) — представители знаменитой французской цирковой династии, блестящие наездники.

По старому стилю 13 августа.

Дело обстояло противоположным образом: нестабильным был курс бумажных ассигнаций, особенно при частных сделках: «ввиду постоянных колебаний курса неизвестно было, по какому курсу придется платить, и вот вошло в обыкновение при заключении условий при покупках и договорах о поставках, ввиду того, что курс ассигнаций всегда предполагался падающим, назначать для момента уплаты за поставленные продукты курс для ассигнаций несколько низший, чем в момент сделки, так что в отдельных случаях он искусственно понижался до 420 копеек за рубль (вместо нормального курса в 350–360 копеек)» (Корнилов А. А. Курс истории России XIX века. М., 1993. С. 172). Денежная реформа, подготовленная министром финансов Ε. Ф. Канкриным и объявленная в манифесте от 1 июля 1839 г., обязывала во всех коммерческих сделках вести счет на серебро и устанавливала для ассигнаций неизменный курс в 350 копеек. Подробнее см. в приводимых Кюстином в конце письма манифесте и указе императора. Иностранные наблюдатели оценивали реформу положительно; так, прусский посол в России Либерман писал в Берлин 6/18 июля 1839 г.: «Судя по собранным мною сведениям, все беспристрастные и сведущие в сем предмете особы единодушно признают, что подобная мера совершенно необходима и что в целом указ достоин всяческих похвал. Однако сам министр финансов признается в специальной статье, опубликованной в коммерческой газете, что исполнение этой меры натолкнется вначале на многочисленные мелкие трудности, причем, как я, к несчастью, прекрасно понимаю, особенно чувствительно пострадают от изменения курса обмена с иностранными державами потребители и, следовательно, все дипломаты, аккредитованные в Москве» (Schiemann. Т. 3. S. 500–501). В публике реформа произвела смятение: «Новая денежная система сводит всех с ума, — пишет Никитенко 26 июля 1839 года. — Никто не понимает этих сложных расчетов. Неоспоримо только то, что все сословия более или менее теряют, по крайней мере, при настоящем кризисе, — и потому все недовольны, все ропщут. Хуже всего бедным чиновникам. Они получали жалованье ассигнациями, что доставляло им лишних рублей по семи на сто. А теперь им выдают серебром, считая рубль по 3 р. 60 коп., а в публике велят считать рубль по 3 р. 50 коп. Между тем как курс на монету понизился, съестные припасы остаются в прежней цене: каково это для бедного класса, доходы которого не увеличиваются» (Никитенко. Т. 1. С. 213).

«Санкт-Петербургские ведомости» от 11 июля 1839 г. давали на этот счет специальное объяснение: «Возникли разные вопросы об исполнении высочайшего манифеста 1 июля сего года в частном быту. Например: 1) как выполнять прежние обязательства? Само по себе разумеется, на том основании, как они сделаны <���…> дело сие особенно важно для Нижегородской ярмарки, где старые обязательства следует выполнять по курсу времени, когда они сделаны, на что есть лучший способ, чтобы из должной суммы убавлять, сколько причтётся, и принимать деньги по курсу 3 рубля 50 копеек».

Текст указа от 25 января 1838 г., где Николай I с благодарностью отклонил пожертвования своих подданных, был напечатан во французских газетах (см., например, «Gazette de France» за 28 февраля 1838 г.); об этом поступке императора Кюстин мог узнать и из брошюры Вяземского «Пожар Зимнего дворца» (см. примеч. к наст, тому, с. 99); ср. также сходное сообщение о «великодушных пожертвованиях, отклоненных императором» в кн.: Marmier. Т. 1. Р. 272–273.

Тот же диагноз, но с противоположной оценкой был поставлен в книге Адама Туровского (см. примеч. к т. I, с. 336) «Правда о России»: «Россия — единственная страна в мире, где правительство более цивилизованно, чем нация, и деяния его на века ограждены от тех препятствий, какие мешают нынче другим государствам Европы; в России пожелать значит преуспеть. <���…> В России, где власть — единственная цивилизующая сила, территориальные, торговые и умственные усовершенствования исходят от правительства, им замышляются и под его водительством осуществляются» (Gurovsky A. Verite sur la Russie. P., 1834. P. 59). Ср., однако, уточнение Баранта применительно к новейшему состоянию дел в 1839 г.: «Теперь правительство видит свою цель в том, чтобы оставить общество в его нынешнем состоянии. Долгое время император и его правительство шли впереди народа, теперь они хотят его остановить» (Notes. Р. 446).

Кюстин перефразирует известный афоризм «Стиль это человек», принадлежащий французскому естествоиспытателю Жоржу Луи Леклерку, графу де Бюффону (1707–1788); русский перевод речи Бюффона при вступлении в Академию 25 августа 1753 г., откуда взят комментируемый афоризм, см.: Новое литературное обозрение. 1995. № 13. С. 167–172.

Речь идет о Луи Эжене Робере (1806–1879), парижском враче, геологе и натуралисте, в 1830-х гг. принимавшем участие в нескольких научных экспедициях в Центральную Америку и Скандинавию; 28 июня /10 июля 1839 г. он выехал из Петербурга, миновав Шлиссельбург, Вытегру и Холмогоры, прибыл в Архангельск, побывал на Соловках, откуда отправился в Нижний; побывав затем в Вологде и Москве, он 1/13 октября 1839 г. уехал из Кронштадта в Швецию. Свое путешествие он описал в книге «Письма о России» (1840), где коротко упоминает обед у генерал-губернатора Бутурлина вместе с Кюстином (см.: Robert Ε. Lettres sur la Russie. P., 1840. P. 51–52), но ничего не говорит о французском журналисте Луи Перне, в обществе которого проделал путь из Архангельска в Ярославль (см. ниже, наст, том, с. 379–381 и примеч.).

Сын маркиза Энглези (см. примеч. к т. I, с. 232).

Ср. в романе Бальзака «Банкирский дом Нусингена» (1838) о «великом законе неприличного, правящем Францией»: «В Англии, Фино, ночью ты можешь близко познакомиться с женщиной на балу или в другом месте; но если ты назавтра узнаешь ее на улице, — неприлично! За обедом ты обнаруживаешь в своем соседе слева очаровательного человека — остроумие, непринужденность, никакого чванства, — ничего английского; следуя правилам старинной французской учтивости, всегда приветливой и любезной, ты заговариваешь с ним, — неприлично! <���…> Один из самых проницательных и остроумных людей нашего времени — Стендаль прекрасно охарактеризовал это английское представление о неприличном, рассказав о некоем британском лорде, который, сидя в одиночестве у своего камина, не решается заложить ногу за ногу из страха оказаться неприличным» (Бальзак О. де. Собр. соч. В 15 т. М., 1953. Т.8. С. 310).