Дж. Троост - Брачные игры каннибалов

Тарава исчезла из виду. Возник синий океан. Синее небо. Снова все стало синим.

– Эээ… извините, – объявил пилот. – На взлетной полосе свиньи. Развернемся и попробуем еще раз.

Его голос был абсолютно нейтрален. Дыхание ровное. Голосовые связки не дрогнули. Ничто не говорило о том, что только что мы были в шаге от смерти, и все из-за каких-то свиней. Мы зашли на посадку во второй раз, приземлились и увидели в иллюминаторе детей на обочине взлетной полосы. Они были совершенно невозмутимы, будто играли где-нибудь в пригороде и уступили место проезжающей машине. Я попытался осознать увиденное. Мы прилетели из страны, где на детей надевают шлемы, наколенники и только потом разрешают поездить на трехколесном велосипеде в гостиной с ковролином. А прилетели в страну, где дети свободно играют посреди действующей взлетной полосы.

Мы вышли из самолета, и в лицо сразу ударила тепловая волна. Это было невероятно – чудо природы, обжигающая сила, лишившая нас способности шевелиться. Мы шагали, точнее, ползли, медленно тая и дыша, как маленькие собачки, – а по обе стороны взлетной полосы сотни людей в одежде самых ярких красок наблюдали за нами из-за проволочного забора, отделявшего два сараеподобных домика от остального острова (это были залы прилета и вылета международного аэропорта Бонрики). Забор, очевидно, стоял тут исключительно для красоты. Взлетную полосу снова оккупировали дети, затеявшие там игру в мячик. Мимо проехал на велосипеде мужчина без рубашки и скрылся в гуще кокосовых пальм. Собака увлеченно гналась за пятью визжащими поросятами. Вперед, песик!

На площадке перед аэропортом стояли еще два самолета. Видимо, это и был весь парк авиакомпании «Эйр Кирибати». Один напоминал больную стрекозу с тонким фюзеляжем (неужели из жести? – в ужасе подумал я) и разболтавшимися крыльями. Окна были сделаны из пленки, которая крепилась на заклепках. Это был даже не самолет, а какой-то стремный ярмарочный аттракцион. Может, у них и пилоты – клоуны? Второе летательное средство было еще более нелепым. Оно представляло собой сложную геометрическую форму, какой-то семиугольник с кривыми крыльями. Люди с голыми торсами, предположительно механики, сидели в тени перекошенных крыльев и задумчиво разглядывали самолет «Эйр Маршалл», на котором мы прилетели – турбовинтовой «Сааб 2000». Сейчас этот малютка выглядел огромным. Один из механиков показал на него пальцем, и я представил, как он думает: «А ведь я был прав – крылья должны стоять ровно». Я понял, что лишь одна ситуация может вынудить меня воспользоваться услугами авиакомпании «Эйр Кирибати». И подумал, нет ли случайно крэка на острове.

Мы с трепетом приблизились к будке иммиграционного контроля. Виз у нас не было. Дело в том, что у республики Кирибати нет дипломатических представительств за рубежом. Никаких тебе величественных зданий посольств, парка черных седанов, которым разрешают парковаться где угодно, тренированных специалистов по ведению переговоров, поднаторевших в использовании акронимов. Кирибати даже в ООН не состоит. Желающим обратиться за визой попросту некуда идти. Но существовали определенные правила, и мы строго им последовали. У нас были письма из полицейского управления округа Колумбия, подтверждающие, что в результате тщательной проверки ничего криминального на нас не нашлось. Письма от врачей, подтверждающие, что в результате множественных анализов у нас не нашлось заразных болезней. Поскольку я был достаточно хорошо осведомлен об эпидемиологической ситуации на Кирибати, то решил, что стране просто нужны здоровые тела-носители, чтобы в дальнейшем разнести капельку Кирибати по всему миру.

Мы протянули наши рекомендации и паспорта сотруднику иммиграционной службы и объяснили, что хотим жить в его родной стране. У сотрудника иммиграционной службы была татуировка на лбу. Он взглянул на наши бумаги и спросил, есть ли у нас обратные билеты. Нет, ответили мы.

– Хорошо, нет проблем, – сказал он.

Я был приятно удивлен. Не может быть, чтобы с иммиграционным контролем не возникло проблем! Служащий достал сигарету. Я дал ему прикурить. Я знал, что в подобных ситуациях нужно быть вежливым, и подумал было сделать ему комплимент по поводу татуировки, которая, правда, больше напоминала зеленую кляксу, плясавшую и морщившуюся каждый раз, когда он хмурил лоб. Но не успел я спросить, к какой банде он принадлежит, как рядом с нами возникла высокая и тонкая, как жердь, американка. Наш Куртц [21].

– Вы, наверное, Сильвия, – проговорила она, холодным, оценивающим взглядом смерив свою преемницу. – А вы ее муж.

Ах да. Забыл сказать. Мы с Сильвией спешно поженились по ряду формальных причин: во-первых, это было связано с получением медстраховки, и, во-вторых, мы не знали, как жители Кирибати воспримут то, что мы «просто вместе живем». Но в тот момент меня впервые назвали «мужем», и я вдруг ощутил себя более взрослым, зрелым, довольным жизнью и даже захотел детей. Я нежно похлопал Сильвию по плечу.

Кейт, которую Сильвии предстояло заменить, была худющей. Ей было лет пятьдесят, и на фотографии, которую мы видели в Вашингтоне, она выглядела намного моложе. Год, прожитый на Тараве, сильно ее состарил – скорее всего, из-за плохого питания. У нее были острые черты лица, как у хищной птицы. Потом Кейт призналась: год на Тараве идет за пять в любой другой точке мира. Свой отъезд она объясняла недвусмысленным «я больше так не могу».

Кейт повернулась к сотруднику службы иммиграции:

– У меня здесь справки из Министерства иностранных дел и Министерства здравоохранения. Сильвия – новый куратор Кирибати в Фонде народов Тихоокеанского региона. В связи с этим ей немедленно должны быть предоставлены виза и разрешение на жительство. Мы отослали эти справки в иммиграционное управление, но вы их, видимо, не получили. – Она смерила его убийственным взглядом.

– Хорошо, нет проблем, – повторил он.

– А я – муж Сильвии, – добавил я.

Сотрудник службы иммиграции проштамповал нам паспорта. Я, к своему удовольствию, увидел, что штам-пик маленький и скромный, в отличие от штампов большинства развивающихся стран, которые словно решили, что, раз уж им не суждено стать Великими Державами, можно хотя бы придумать себе Великий Штамп – разукрашенный всяческими орнаментами символ грандиозности, занимающий целую страницу в паспорте, а то и две. Обычно самые большие штампы бывают у стран совершенно незначительных, обуреваемых внутренними неурядицами и управляемых диктаторами. Маленькое чернильное пятно, которое поставил нам в паспорта сотрудник иммиграционной службы, словно говорило: да, мы – маленькая страна. Ну и что? Мы не питаем иллюзий по этому поводу.