Е. Устиев - У истоков Золотой реки

— Как бы нам не утопить чего при погрузке!

— Не беспокойся, не утопим! — ответил Цареградский. Только Тупицин помрачнел: он успел подружиться с геологами, и их внезапный отъезд наполнил его грустью.

Уже в сумерках «Нэнси Мюллер» подошла к культбазе и, покачиваясь на волнах, встала в ста метрах от скал. Почти в ту же минуту к пароходу направились катер и лодка и подчалили к прыгающему трапу.

— Осторожно, осторожно! — кричал сидевший в катере Билибин,

Первым по трапу влез со своим «золотым» ящиком Раковский. Потом с помощью многих услужливых рук на палубу стали поднимать остальное снаряжение. Через два рейса груз экспедиции в полном беспорядке громоздился на палубе. Билибин и Цареградский еще раз возвратились на берег и, тепло простившись со всем персоналом гостеприимной культбазы, прыгнули в катер.

— Пишите, Николай Владимирович! — крикнул, махая рукой, Цареградский.

— Обязательно! — ответил с берега Тупицин. — Думаю, мы еще увидимся!

Пароход дал долгий рычащий гудок и стал медленно отворачивать от берега.

На палубе стояли все колымчане и молча смотрели на медленно уходящий рыжевато-белый склон, на трубы избушек, над которыми крутился по ветру дым, и на небольшую группу сиротливо сжавшихся от холода провожающих. В воздухе порхали снежинки. Вскоре пошел густой снег, и белая пелена скрыла за собой скалы.

Когда «Нэнси Мюллер «поравнялась с крутыми скалами, ограждавшими вход в бухту Нагаева, в лицо стоявшим на палубе ударил крепкий, соленый морской ветер. Уже совсем стемнело, и береговые горы черным силуэтом врезались в мутное небо. Пароход круто повернул налево и скользнул в узкий пролив между полуостровом Старицкого и островом Завьялова. Здесь и в спокойную погоду всегда гуляли волны и крутились жуткие водовороты. Сейчас же тут творилась настоящая свистопляска. Ветер тоненько завывал в снастях, и пароход беспорядочно переваливался с волны на волну, никак не давая пассажирам приспособиться к ритму качки.

— Ничего, — помахал рукой, пробегая куда-то, старший механик. — Сейчас выйдем из пролива, будет легче!

Действительно, часам к десяти вечера ветер заметно ослабел, и корабль стал раскачиваться ритмичнее. Цареградский спустился в каюту механика, который пригласил его к себе. Билибин устроился у капитана, а остальные разместились частью в кают-компании, частью в твиндеке.

В каюте механика было тесно и душно. «Ну ничего, зато тепло, а главное, скоро дома!» Он залез на верхнюю койку и, перекидываемый качкой с головы на ноги, быстро уснул.

Разбудила его усилившаяся качка и стоявшая вокруг тишина. Он вспомнил, что «Нэнси Мюллер» должна была зайти в Олу за рыбой, и догадался, что пароход остановился на рейде. На палубе тускло горели дежурные лампочки, а вокруг зияла шумящая волнами пустота. До рассвета оставалось еще не меньше двух часов, и в темноте было совершенно невозможно угадать, где берег, а где море. Мимо, лениво покачиваясь на кривых ногах, прошел какой-то матрос, кажется японец. Цареградский попытался с ним заговорить, но матрос только махнул рукой и, пробормотав нечто непонятное, скрылся в теплом чреве парохода.

Когда полностью рассвело и вдалеке показался низкий ольский берег, капитан приказал спускать катер и кунгас. К этому времени почти все геологи собрались на палубе и с некоторым страхом смотрели на пляшущие на волнах маленькие суденышки. На кунгасе был всего лишь один китайский матрос. Он держал длинный шест и старался не дать кунгасу удариться о борт парохода. Через несколько минут, пуская мгновенно разлетавшиеся дымки, катер взял курс на Олу.

Между тем ветер усиливался, и волны все выше громоздились одна на другую. Стоявший на якоре пароход непрерывно поворачивался вокруг своей оси, и перед собравшимися с подветренной стороны людьми показывались то берег, то волнующиеся морские просторы. Вскоре подошел всегда улыбающийся механик.

— Почему так далеко остановились? — спросил его Цареградский.

— Десять миль, ближе нельзя, очень мелкая вода.

— Очень качает! — жалобно воскликнул Казанли, который уже давно испытывал неприятные последствия морской болезни. — На ходу меньше качки. Долго еще простоим?

— Пароход совсем пустой, трюмы без груза, — улыбнулся механик, — поэтому так сильно качает. Я думаю, мы не сможем здесь погрузиться и поэтому простоим недолго. Тайфун идет! — И он озабоченно показал на северо-восток, откуда на них двигалась совершенно черная в утреннем свете низко висящая туча.

Беспорядочная толчея волн, на которых прыгал корабль, постепенно сменялась стремительным бегом гигантских мутно-серых валов в одном направлении. Казалось, с северо-востока на бедную «Нэнси Мюллер» движутся две рати: одна небесная, другая морская. Капитан приказал развести пары. Машина опять заработала, и пароход развернулся против ветра, тяжело переваливаясь с волны на волну. Качка сделалась нестерпимо сильной. Все хватались руками за что попало, и даже наиболее крепкие из пассажиров почувствовали, что их-мутит. Пена и брызги так высоко взвивались над поверхностью моря, что палуба быстро стала скользкой от воды. Один из матросов жестами передал пассажирам распоряжение капитана уйти с палубы и спуститься вниз. Однако Цареградский, которого укачивало меньше других, попробовал подняться на капитанский мостик: «Авось пустит». Капитан нахмурился, но ничего не сказал. Ему было не до пассажиров.

Предположение механика, что они недолго здесь простоят, не оправдалось. Правда, погрузку бочек с рыбой, которые ожидали их на берегу, капитан отменил. Он вызвал катер с полпути гудками пароходной сирены, но дальше случилось непредвиденное. Лишь только катер повернул обратно, сильным ударом волны порвало буксирный трос, и кунгас стремительно понесло по ветру. Цареградский услышал восклицание Мюллера и увидел, как, кувыркаясь в волнах, кунгас исчез за пенистыми гребнями и как катер повернул за ним вдогонку. Вскоре и он потерялся в волнах. Сколько Цареградский и капитан ни обшаривали после этого горизонт через стекла морского бинокля, ничего, кроме бушующей стихии, не было видно.

С трудом пробиваясь через бурю, катер вернулся только через четыре часа, уже к полудню. Вернулся без кунгаса. Мрачный, как туча, капитан поднял его с подветренного борта, и «Нэнси Мюллер», кланяясь и приседая, медленно двинулась вразрез волнам.

Ничего подобного ни до ни после этого памятного путешествия геологи не испытывали. Судно попало в страшный, медленно, но неотвратимо нарастающий осенний шторм. Уже к концу третьего дня ветер достиг десяти-, двенадцатибалльной силы. «Нэнси Мюллер» должна была зайти в несколько рыбацких поселков на северном берегу Охотского моря и на западе Камчатки, а затем, догрузившись в Петропавловске, вернуться во Владивосток. Но ураган оказался не под силу ее дряхлым машинам и изношенному корпусу. Капитан понял это и решил вести судно прямо в Петропавловск, надеясь отстояться в ее лучшей во всем Тихом океане и укрытой от всех ветров бухте. Однако и это решение оказалось невыполнимым. Пароход не мог справиться с бурей, и его стало день ото дня заметно сносить на юг.