Антон Кротов - 200 дней на юг (2001)

* * *

Еду в пыльном медленном автобусе Тундуру—Сонгеа. Здесь всего 250 километров, чуть больше, чем от Москвы до Тулы, но ехать пришлось целый день, двенадцать часов. Всё вокруг так привычно, и уже не удивляет, всё равно что ехать на троллейбусе по Ленинградскому шоссе. Привычно! Женщины несут вёдра на головах, и в каждом ведре плавает черпалка. А вот дети толкут в ступе что-то. Увидев автобус, бросают пестики и все вместе бегут вслед за медленным автобусом, обдаваемые пылью. Повсюду — активное жилищное строительство, "кирпичные цеха" повсюду, деревья по цвету как золотая осень в Карелии, и валуны в лесу, как у нас, и большие и маленькие. Вот люди собирают манго, технологии разные: пустой тыквой, привязанной к шесту, или корзиной, или просто сбивают их длинным дрыном и потом подбирают под деревом. Деревенские дети хорошие, аккуратные, и денег не просят, и «ю-ю-ю» не кричат, хотя с интересом рассматривают иностранца там, где на продолжительных автобусных остановках я выхожу из автобуса поглазеть на них. А вот ребёнок едет на деревянном велосипеде, и колёса у него тоже деревянные, а вот педалей нет, и он отталкивается ногами от земли. (Мне почему-то представилось, что и смерть сюда не приходит с косой, как у нас принято думать, а приезжает на деревянном велосипеде.) Билетёр улыбается мне. Money problem? — No problem!

Танзанийские билетёры, что в автобусах, что в кузовах, собирают деньги вполне официально: в руках у них стопочка билетов, и они выписывают билеты под копирку в двух или даже трёх экземплярах: одна копия пассажиру, вторая, наверное, водителю, третья, возможно, в налоговую инспекцию. Даже в самых разбитых грузовиках мне попадались билетёры с такими формальностями.

Ехали весь день, и пассажиры автобуса несколько раз уже все сменились, только я еду и еду, дождей сегодня здесь нет, только пыль из-под колёс. Встречного транспорта очень мало. Уже во второй половине дня автобус прибыл в город Сонгеа, расположенный в долине среди гор, покрытых красной, жёлтой и зелёной светофороцветной растительностью.

* * *

Прикупив фруктов и постиравшись в очередной лютеранской церкви в Сонгеа, я отправился на север. Дорога здесь была асфальтовая, и я надеялся было застопить что-либо вечернее, но ездили по ней только велосипедисты, уже не на деревянных, а на обычных китайских велосипедах, возвращающиеся из города по своим деревням. Я пошёл среди них пешком. Большинство не обращали на меня никакого внимания. Но один оказался слегка нетрезвым и надоедливым. Поравнявшись со мной, он увидел во мне иностранца и заунывным голосом произнём:

— My brother! Give me two hundred! (Брат! дай мне 200 шиллингов!)

Я отказал нетрезвому «брату», но он снизил скорость до пешеходной и продолжал причитать:

— Мой брат! мой дорогой брат! пожалуйста, дай мне 200 шиллингов!

Вскоре мне этот «брат» основательно надоел, и, когда мы проезжали по мосту, я строго предупредил его:

— Эй, брат! Сейчас я скину с моста в речку и тебя, и твой велосипед!

"Брат" немного испугался, отъехал от меня, но как только мост кончился, опять продолжил обработку "богатого белого мистера". Сейчас он уже хотел 500 шиллингов.

"Вот прямо эфиоп какой-то, — подумал я, — это в Эфиопии принято было сопровождать иностранцев и просить деньги, а здесь принято работать! Все строят дома, лепят кирпичи, пилят дрова, растят бананы, ананасы, варят чай, пекут плюшки, в крайнем случае можно собирать манго в лесу… А вот бездельник попался! ещё брат называется!"

Чтобы избавиться от «брата», я решил напугать его. Подошёл к обочине, отломал ветку какого-то кустарника… Брат секунду стоял на месте, но осознав, что я могу его отшлёпать, вдруг развил большую скорость. Я погнался за ним (с веткой в руках). Хорошая дорога и велосипед должны были, по идее, спасти «брата» от меня, пешехода, да ещё и с рюкзаком за плечами. Но «брат» оказался не умён. В диком ужасе, на предельной скорости, он свернул с асфальтовой дороги в какой-то пыльный проулок, и, не удержав равновесие, упал, подняв огромную тучу пыли. Но тут же вскочил, и, бросив в пыли велосипед, убежал со всех ног в деревню. Больше я его не видел. Велосипед так и остался лежать.

Я возрадовался, что проблемы кончились, но, дойдя до деревни и желая попить там чай, увидел, что вызываю в аборигенах великий страх. Стоит мне только подойти к какой-нибудь харчевне, как оттуда с визгом вылетала её хозяйка и все её клиенты. Три или четыре харчевни так и разбежались при виде меня в полном составе, и только на самом дальнем краю деревни мне удалось заказать чай.

В этой, последней, харчевне, уже находилось человек пять немного пьяных танзанийцев, так как в этой деревне помимо чая имелось ещё и местное пиво. И до них уже тоже дошла информация о моём поведении (слухи распространялись со скоростью звука), и танзанийцы, видя меня, начали шуметь.

— Танзания — миролюбивая страна! — вещал мне по-английски один пьяный абориген. — Танзания миролюбивая страна!

— Давай сюда паспорт! — требовал второй, сказавшийся полицейским, хотя никакой формы он не имел. Я сделал вид, что не слышу.

Пока они спьяну в полумраке харчевни чуть не устроили потасовку, выясняя, миролюбивая страна Танзания или нет, я исшёл… Пройдя ещё несколько километров, я — уже в темноте — поставил палатку поле среди банановых растений.

13 ноября, понедельник. Арест и освобождение. Долгий путь в Мбейю

Утром в шесть пропищал будильник. Я встал, собрал палатку и начал чистить зубы, как слышу — шум машины, едущей прямо по полю. Затихла, остановилась за кустами. Из кузова машины выпрыгнули солдаты с автоматами и бросились врассыпную. Пригибаясь в зарослях бамбуков и бананов, автоматчики распределились вокруг меня. Их оказалось шестеро.

Если бы я был героем американских боевиков, то тут же и перестрелял бы всех этих солдат из какого-нибудь секретного оружия, из зубной щётки, например. Но, к сожалению, щётка оружием не являлась. Завершая чистку зубов и полоща рот, краем глаза я подсмотрел, как солдаты, крадучись, заходят мне в тыл и оказываются всё ближе. Я принял решение сдаться превосходящим силам противника.

"Танзания — миролюбивая страна!"

В кузове этой утренней машины вместе с группой захвата я трясусь по полю, на другой стороне которого неожиданно для меня оказалась воинская часть. Там меня ждал тщательный обыск. Не найдя ничего интересного, военные вновь погрузили меня в машину и повезли назад, на трассу. Я думал — отпустят, но там уже ждала другая машина, с полицейскими. В ней меня повезли назад, в Сонгеа, в областной полицейский участок, скрывая от меня сущность моего преступления и какое меня ждёт наказание за него.

В областном полицейском участке на стене висели диаграммы — столбики красного и синего цвета, помеченные «2000», «1999», «1998» и т. д. Не требовалось знание суахили для того, чтобы догадаться: синие столбики означали число зарегистрированных, а красные — число раскрытых преступлений. В текущем году число преступлений перевалило уже за 4000, но раскрыта была лишь малая часть их. За столом под диаграммами сидел следователь и методично заполнял моё «дело», крупным, красивым почерком на английском языке. Время от времени он задавал мне очередной краткий вопрос, и, получив краткий ответ, продолжал своё писание.