В. Цареградский - По экрану памяти: Воспоминания о Второй Колымской экспедиции, 1930—1931 гг.

Председатель раздобыл в одной из крайних изб немного картофеля, и мы возвратились в школу.

— А почему до сих пор нет занятий? — поинтересовался я.

— Все школьники вместе с родителями на путине. Большинство жителей поселка ушли ловить мальму на Армань. Остались только старики и малые ребятишки.

Ребята постарше должны уметь добывать рыбу, делать запасы на зиму, варить, солить — таков здесь закон.

На ужин была отварная рассыпчатая картошка, которая показалась особенно вкусной с розовыми ломтиками кеты. За чаем, попыхивая трубкой, набитой крепким табаком, председатель посоветовал нам продвигаться в бухту Нагаева по долине рейки, впадающей в Армань слева, недалеко от ее устья. /Затем через перевал перейти в долину речки Оксы и снова через перевал спуститься в долину реки Магадан, которую позже ласково назвали Магаданкой.

— Будете хорошо смотреть, увидите конный след, слабую тропу, — пояснил председатель. — По нему и идите. Смотрите хорошо на перевале. Один след идет к ближней речке, впадающей в Магаданку, другой дальше.

Ближняя речка позднее была названа Каменушкой.

Я вынул бумагу, карандаш и попросил председателя нарисовать схему. Он долго не решался, но наконец кое-как нарисовал.

В комнате было тепло. В неярком пламени свечей лица казались особенно потемневшими, осунувшимися, глаза глубоко запавшими. Да, нелегко нам дался этот поход. И все же это была хорошая подготовка для предстоящей экспедиции.

Возвратившиеся рабочие сообщили о новой беде. Вернулись они лишь с тремя понурыми лошадьми, две лошади были найдены мертвыми. Они лежали посреди луга, где паслись ночью. И опять, как и на Хасыне, никаких повреждений не было обнаружено. Казалось, нас преследовал злой рок.

— Не иначе как отравлены чертовым зельем, больше не с чего, — мрачно подытожил наши сомнения дядя Ваня.

Как выяснилось позднее, лошади действительно отравились ядовитым хвощом. Зеленые его куртинки попадались в пойме, и неопытные животные набрасывались на свежую зелень. Примечательно, что местные якутские лошади всегда обходят заросли хвоща, не соблазняясь их аппетитным видом.

Оба рабочих «стало опустились на пол, не проронив ни слова. Да и что было говорить?

Наконец Николай прервал молчание.

— Как же мы выберемся отсюда с грузом?

…Мы выбрались через два дня. Дзевановский добрался пешком в бухту Нагаева тропой, о которой так подробно рассказал нам председатель Арманского поссовета. Все расстояние он прошел за один день и в тот же вечер передал мою записку Горанскому, дополнив ее своим рассказом.

По прибытии в Нагаево я подробно доложил А. М. Пачколину о результатах поездки, а через день передал ему всю необходимую документацию.

Наши усилия полностью себя оправдали. Хотя результаты этих поисков и не были решающими в топливной проблеме, но сыграли немаловажную роль для той поры. В 1931 году Союззолото организовало разведку этого месторождения и добычу угля. Не менее десяти лет Хасынское каменноугольное месторождение являлось едва ли не единственным источником топлива для электростанции и котельных в Нагаево и Магадане.

Ноябрь — вторая половина декабря. Теперь вряд ли получим новые известия до установления зимнего пути. За исключением Ямской и стационарной Среднеканской, все остальные партии должны уже собраться в устьевой части Оротукана. Участники Ямской партии не смогли прибыть на Оротуканскую базу, потому что ее руководитель А. Н. Морозов, вернувшись из Ямска, категорически отказался поехать на Оротукан и уволился. Партия распалась.

В бухте закончилась инвентаризация имущества и его упаковка. Я решил ехать не общим путем, по которому поедут рабочие с грузом, свернув со Среднеканского зимника в верховье Оротукана, а по сплавным рекам Малтану, Бохапче и Колыме сразу к устью Оротукана. Мне хотелось посмотреть эти реки зимой и определить, где можно разместить базу для экспедиции в случае, если в следующем сезоне нами будут обнаружены золотые месторождения на притоках Бохапчи.

Зимник от бухты Нагаева до верховьев Олы будет прокладывать с нами Макар Медов;. Он же поведет первый транспорт со Среднеканского зимника в долину Оротукана до его устья. Весь остальной транспорт пойдет по проложенному следу. Я проинформировал об этом А. М. Пачколина и получил его полное одобрение.

Приближались дни нашего отъезда. Мы ждали их с нетерпением, присущим молодости оптимизмом, веря в свою удачу, надеясь на новые открытия.

Наступила череда ненастных хмурых дней с туманами, порывистыми ветрами, с нудными затяжными дождями. Листья и хвоя пестрым, потемневшим от влаги ковром плотно устилали землю под оголенными деревьями и кустарниками. Пейзаж становился скучнее и однообразнее. Лишь склоны ближних гор отливали голубовато-зеленым оттенком от полегшего на зиму стланика. Реки начали покрываться льдом. Тонкие каемки его — забереги — устойчиво сохранялись у берегов. Потом затянулись сплошь спокойные плесы. Перекаты и быстрины долго оставались открытыми. Вода, густая, потемневшая, бурлила, пенилась на них, мешая ледоставу.

Но вот дожди сменились снегопадами, пургами. Покрылись льдом реки, лишь кое-где не застыли полыньи. Однако лед все еще был тонким. И хотя вот-вот должны были начаться зимние перевозки, оленеводы не показывались, выжидая, когда окрепнет лед.

Работа была однообразной, и дни походили один на другой. Я переписывал нормы и расценки для шурфовки, чтобы снабдить ими несколько участков. Размножал уточненные инструкции, наставления для прохождения шурфов, их размеры, расстояния между ними. Основы этих инструкций были составлены нами в Первой экспедиции и нуждались в некоторых поправках после проверки на практике.

И вот наконец в один из таких дней второй декады декабря в палатке появился оленевод — эвен и сообщил, что сегодня поедем. Рабочие помогли быстро нагрузить нарты (в соответствии с договором по десять пудов на каждую), оставив порожние для двух каюров и нас троих — меня, Марии Яковлевны и Степана Степановича Дуракова.

Нам предстояло проложить первый зимний путь — около 500 километров — по снежной целине. На сотни верст этого пути отсутствовали какие-либо поселения, только на левом берегу Бохапчи, близ устья ее притока — Большого Мандычана, примерно в 300–350 километрах от бухты Нагаева, находилась одинокая якутская хижина. Это единственное на нашем пути жилье, где можно было устроить дневку.

Из бухты Нагаева мы выезжали в серый, почти безветренный день. Было относительно тепло — около минус тридцати градусов. Сыпал мелкий снежок, сквозь который лес и горы просматривались смутно, расплывчатыми контурами.