Гарун Тазиев - Запах серы

В следующую секунду град лапиллей застучал по моему головному убору из стекловолокна. Затем последовал удар чем-то мягким и тяжелым — это была первая бомба. Потом еще и еще… Я потерял им счет. Шлем реагировал даже лучше, чем мы предполагали, когда конструировали его. Закругленный и снабженный закрывающим плечи резиновым валиком, он ослаблял удары еще нетвердых снарядов, и позвоночник легко их выдерживал. С обычной, сидящей на голове каской шейные позвонки, возможно, не выдержали бы, но тут нагрузка приходилась на спину, а она для этого достаточно крепка. Раскаленные караваи усыпали землю вокруг, тускнея, чернея и застывая на моих глазах. Пожалуй, мне повезло, что я находился так близко от огнедышащего жерла: комья расплавленной лавы (судя по цвету, температурой примерно 1200°) не успевали потерять пластичность до падения. Кроме того, поскольку большинство описываемых бомбами парабол были довольно пологими, град шел менее густо там, где я стоял. С другой стороны, самые увесистые глыбы шлепались ближе, так что все эти 100 секунд я боялся оказаться залепленным лавой с головы до ног…

Приобретя реноме экспертов-вулканологов, мы не сомневались в ограниченности своих познаний. Даже то, что наша небольшая группа состояла из любителей (в смысле «тех, кто любит»), занимавшихся химией, физикой, изучением магмы, тектоникой и другими науками, не могло создать иллюзию осведомленности. Крайняя сложность вулканического феномена и молодость вулканологии сами по себе объясняли это незнание, но отсутствие каких бы то ни было кредитов было для нас дополнительным грузом, который нас раздавил бы, не будь мы энтузиастами. Сознавая свои недостатки, мы использовали малейшую возможность для учебы. Лично я далеко не книжник, и меня в первую очередь привлекала работа на местности. В те долгие годы, когда мы не получали никакой помощи, наипервейшим препятствием для такой работы была стоимость путешествия к очередному объекту наших исследований. Большую часть нужных сумм я зарабатывал писанием книг и статей, чтением университетских и публичных лекций, съемками документальных фильмов. Эта деятельность отнимала немало времени, но было приятно подобным образом зарабатывать себе на жизнь и сохранять независимость. Если не считать публичных лекций!.. Мне не нравилась их неизбежная несколько актерская сторона, равно как и риск быть зачисленным в малоуважаемое племя так называемых «путешественников», нещадно расплодившееся за последнюю четверть века.

Поехать на Сицилию впятером или вшестером было относительно несложно. Но желание посмотреть на вулканы Перу или Новой Зеландии, хотя бы и оплатив один-единственный билет, часто ставило передо мною нелегкие задачи. И все-таки по прошествии 12 лет я все еще остаюсь под впечатлением от чересчур краткого, двухнедельного пребывания в Тибести — этом самобытном вулканическом массиве под тропиком Рака в чадской Сахаре, на границе с Ливией и Суданом. На вездеходах и верблюдах (то есть большей частью пешком, поскольку это наилучший способ передвижения), под обжигающим солнцем и в ледяном ночном холоде пустынь мы пересекли с востока на запад и с севера на юг территорию в сотню тысяч квадратных километров, занятую вулканическими горами. Некоторые возвышались до 3500 метров над уровнем моря…

Раз уж речь зашла о море… Самое ближнее, Средиземное отстоит от этих мест на 1000 километров. Это довольно веский довод против гипотезы, приписывающей вулканизм воздействию поверхностных, в основном морских, вод. Сторонники ее приводят в доказательство тот факт, что крупные вулканические цепи располагаются или в океанах, или вдоль их берегов: Япония, Индонезия, Аляска, Антильские острова, Боливия, Перу… Когда им напоминают, что в самом центре Африки, более чем в 1300 километрах от ближайшего океана, поднимаются вулканы Вирунга, они ссылаются на воду больших озер — Киву или Эдуарда, даже Танганьики и Виктории… Но в Тибести мы имеем дело с самой настоящей пустыней.

К слову сказать, близость морей и вулканов чаще всего является лишь иллюзией, порождаемой мелкомасштабными картами. Так, например, вулканы Анд в большинстве своем удалены от берега на 200 километров, а ближайший находится от него в 100 километрах. Однако существует несомненная связь между вулканическими хребтами и некоторыми континентальными окраинами, главным образом в Тихом океане: и те и другие являются продуктами движения больших плит, составляющих сферическую мозаику, именуемую земной корой. Образующие базальтовое дно великого океана плиты, столкнувшись с теми, что несут континенты, углубились под них и с тех пор врубаются в мантию планеты последовательными толчками, вызывающими те бесчисленные землетрясения, что поражают в одинаковой мере Японию, Филиппины, Калифорнию, Перу и Чили. И все-таки связанный с этими колоссальными надвигами вулканизм локализован в узкой, вытянутой параллельно берегам зоне в 100–200 километрах от них, то есть слишком далеко для того, чтобы морская вода могла просочиться в резервуары магмы под вулканами. В том, что поверхностные воды могут играть какую-то роль в извержениях, нет ничего неправдоподобного, но вулканизм в них ничуть не нуждается. Луна дает тому трудно опровержимое доказательство.

Тибести оставил у меня воспоминания о безбрежных полях золотистых пород, отлогими склонами поднимающихся к зубчатым гребням огромных кальдер с крутыми стенками. Благодаря высоте воздух там легкий, хотя солнце печет по-тропически. Тибести — единственная пустыня, где я не возненавидел солнца. После нескольких тяжких дней в мавританском Адраре, эфиопском Данакиле или чилийских солончаках под тропиком Козерога солнце, которое я обычно ценю наравне с любовью, становится ненавистным — так жжет оно в совершенно безоблачном небе. Когда оно выкатывается из-за горизонта, на него смотришь с бессильной злостью жертвы к палачу. Знаешь, что новых 12 часов подряд нужно будет ходить, работать, жить под его всюду достающими неумолимыми лучами. 12 часов ждать, пока наконец горизонт не проглотит его! В Тибести этого нет. Находясь чаще на высоте 2–3 тысяч метров, мы дышали свежим и легким воздухом, который сильный бриз приносил из бесконечности и уносил туда же. Кожа наша только бронзовела под этим ласковым светилом.

В Тибести находилась взрывная кальдера, один из «штампов» классической вулканологии. Кальдерами называют огромные кратеры шириной до десятков километров. Долго считалось, что их два типа: одни образовались из-за колоссального оседания породы, другие созданы гигантскими взрывами. Как раз перед второй мировой войной Хауел Вильямс доказал, что подавляющее большинство известных тогда кальдер — и все те, что он лично изучил, — относилось к первой из двух категорий. Однако некоторые геологи, в том числе и во Франции, продолжали утверждать, что существуют и эксплозивные (взрывные) кальдеры и что во всяком случае одна такая кальдера, их архетип, находится в Тибести — Тру-о-Натрон («Натриева Дыра»). К тому времени я уже побывал в большинстве кальдер мира и был убежден в правоте Вильямса. Но аргументы французских геологов заслуживали внимания. Они заявляли, что Тру-о-Натрон появилась вследствие чудовищного взрыва: на километры вокруг этой кальдеры громоздились немалых размеров глыбы. И все-таки я довольно скептически воспринимал эти рассуждения, так как не мог согласиться с тем, что скорее квадратная, чем круглая, дыра объемом 4 миллиарда кубических метров (глубиной в километр, длиной в восемь и шириной в пять), с вертикальными стенками может быть образована взрывом. Этот скептицизм, разделявшийся и моим другом Маринелли, основывался, правда, лишь на внешнем противоречии между прямоугольной формой данного отверстия и чаще всего круглыми воронками, оставляемыми взрывами. Вот почему нам очень хотелось самим заглянуть в эту дыру.