Гарун Тазиев - Запах серы

Соляной покров Далона настолько мощен, что ни газы, ни тем более лава не могут достичь поверхности; можно наблюдать и почувствовать лишь побочные эффекты глубинной активности. Дождевые воды, что просочились внутрь через открывшиеся в результате подъема калийных солей щели, выбиваются наверх в виде кипящего насыщенного раствора. Как только горячий раствор попадает на воздух, соли выпадают в осадок, порождая сталагмиты и бахромчатые фигуры ржаво-охряного цвета. Воды иногда так горячи и обильны, что пар не успевает выйти наружу, и тогда происходят могучие взрывы. Последний по времени случился в 20-х годах и оставил после себя внушительный кратер 100-метровой ширины. В другом месте мы смотрели на тихо бурливший раствор хлористого магния. На вид прозрачный, он напоминает ледяной ключ; но его температура +128 °C.

Афарский опыт давался нам тяжело, происшествия случались куда чаще, чем хотелось бы. Риском нападения кочевников — хотя сейчас я понимаю, что он был совершенно неоправдан и шел от непонимания истинных намерений местных жителей, — можно было пренебречь. Риск потерпеть аварию в пустыне или безнадежно застрять вдали от лагеря оставался. При этом было ясно, что одолеть пешком это расстояние невозможно. Был риск ожогов — Варе серьезно обжег ноги, пытаясь пройти по хрупкой корке, покрывавшей горячие грязи возле вершины вулкана Гада-Але… Неоднократно казалось, что мы вот-вот свалимся от перенапряжения и жары, заберемся слишком далеко и не рассчитаем сил, поддавшись искушению взглянуть на интересное лавовое образование или собирая образцы…

Стало ясно, что, прежде чем решаться на любой поход, следует взвесить все его возможные последствия. Однажды мы отправились с западного края лавового поля к застывшим потокам, которые, судя по аэрофотографиям, были богаты риолитами; содержащийся в них кремний делает эту породу очень вязкой и при застывании придает ей особую морфологию. А поскольку риолиты — редкость в базальтовом «контексте» Афарской впадины, было интересно, во-первых, убедиться в их наличии, а во-вторых, попытаться объяснить их присутствие. Мы вышли впятером — геолог, геохимик, проводник-эфиоп, фотограф, присланный американским журналом «Национальная география», дабы запечатлеть нас в деле, и я.

По данным аэросъемки мы решили, что на весь путь туда и обратно у нас уйдет 6–7 часов. Поскольку было бы безумием шагать под сумасшедшим афарским солнцем через хаотическое нагромождение хрупких, как стекло, лав между одиннадцатью утра и четырьмя часами пополудни, я предложил выступить под вечер, переночевать в поле, а утром вернуться в лагерь. По опыту я знал, сколь изнурительно, а зачастую и опасно ходить по лавовым потокам ночью. К сожалению, ночь застала нас довольно далеко от цели.

Мы продолжали еще какое-то время идти, хотя следовало остановиться на ровном месте, разбить палатки и лечь спать. В результате мы оказались застигнуты кромешной тьмой посреди базальтовых надолб, даже присесть в не очень удобной позе там было невозможно.

Несколько глотков воды и плитка шоколада скрасили нам часы, остававшиеся до рассвета. Все кое-как прикорнули, за исключением Аберры. Аберра — высокий, поджарый эфиоп с горящими глазами, казалось, не ведал усталости. Не получая поручений, он чувствовал себя обделенным, а чем опаснее и тяжелее было дело, тем с большим удовольствием он за него брался. Так и в эту ночь он наотрез отказался от сна и мягким кошачьим шагом бродил вокруг, вглядываясь в темноту. Трое геологов хотя и не выказывали такой прыти, как наш эфиопский страж, но не больно переживали неудобства, предвкушая интереснейшие наблюдения. Что касается нашего друга Виктора, репортера американского журнала, его чело оставалось хмурым: после сидячей ночевки предстоял дневной марш по адскому нагромождению нефотогеничной лавы. Одно и то же, одно и то же — сплошные ржавые и черные камни, торчащие вкривь и вкось. А поскольку у бедняги не было никакого опыта хождения по лавовым полям, где трудно отличить твердь от хрупкой корки, он уставал гораздо больше нас. К тому же Виктор нес на себе свой профессиональный инструментарий в красивых кожаных футлярах — разумеется, достаточно «функциональных», но страх каких тяжелых и неудобных для акробатических вывертов. Нет, никакого удовольствия репортеру поход не сулил…

Рано утром мы набрели, к вящей нашей радости, на жилу темных трахитов, а немного погодя, как и явствовало на фотографиях, — на слой риолитов, отчетливо различимый среди господствующих вокруг базальтов. Его появление, видимо, было обусловлено явлением, которое называется дифференциацией, а если так, то это было крайне интересно. Образцы, которые мы отбивали молотками и, пронумеровав, запихивали в рюкзаки, стоили всех тягот пути сюда и еще больших тягот на пути обратно, когда рюкзаки придется тащить на себе. Но фотограф дошел до точки профессионального разочарования: эти треклятые трахиты и риолиты ничем не отличались от остальных, таких же невыразительных, мрачных камней, о которые только ранишь ноги…

Дифференциация представляет процесс, в результате которого один и тот же объем расплава порождает две, три, а то и четыре разновидности лавы. Происходит это путем кристаллизации первой серии минералов, которые отделяются от остальной жидкой массы. Химический состав оставшейся жидкости, из которой кристаллы выбрали различные элементы, отличается от химического состава первоначальной магмы, вырвавшейся на поверхность при извержении. Естественно, что, остывая, она образует отличную от базальта породу, например трахит. Бывает также, что перед тем, как вырваться из недр земли, эта жидкость проходит вторую дробную кристаллизацию и превращается в риолитовую лаву. Трансформируясь из базальтовой в риолитовую, лава постепенно теряет магнезию, железо и известь: большая часть их остается в первых минералах; риолиты поэтому насыщаются кремнием и щелочами, что среди прочего делает их значительно более вязкими. Пропорции различных элементов, составляющих первородную магму, таковы, что из определенного объема базальта в результате дифференциации остается едва 1/10 часть риолитов. Обнаруженные нами образцы — если только химический анализ подтвердит, что мы имеем дело с риолитами, — должны были быть продуктом описанного процесса. Но не исключалось, что они могли оказаться и иного происхождения. Все предстояло проверить в лаборатории.

Таковы были соображения, занимавшие наши умы, и от них вес рюкзаков, замершее в зените солнце и жара становились как бы второстепенными факторами. Черные, жутковатые для стороннего глаза лавы были для нас громадными страницами раскрытой книги. Мы двигались теперь с востока на запад. Последняя капля воды в бидоне была уже выпита, и к усталости добавилась жажда. Один легконогий Аберра был все так же неутомим. Вскоре он властно забрал пару футляров у совершенно выбившегося из сил фотографа. Виктор — человек могучего сложения, за плечами у него богатый опыт странствий по Сахаре. Но этот опыт не мог пригодиться здесь, на лавовом поле, так не похожем на каменистую пустыню и песчаные барханы. К тому же кроме собственного веса — а лазать по вулканам легче человеку в весе пера, уж я-то изучил это на собственной шкуре — и груза фотокамер с объективами Виктору приходилось нести тяжесть разочарования, тем более что кадр, могущий представить для него хотя какой-то интерес, — наши изможденные лица — был от него скрыт: он отставал все больше и больше.