Карло Маури - Когда риск - это жизнь!

Слово о друге

Немногие в наш век прожили более насыщенную приключениями жизнь, чем Карло Маури, и повидали больше, чем он, — от уровня моря до высочайших горных вершин мира. Он стал другом людей от самой дальней окраины запада до самой дальней окраины востока.

Немногие оставили после себя большую пустоту в кругу друзей, чем Карло Маури, когда он скоропостижно и безвременно ушел от нас в 1982 году.

Если бы на международной арене было больше таких людей, как Карло Маури, с подобным дружественным отношением к народам всех стран, любого цвета кожи и различных политических взглядов, мир, в котором мы живем сегодня, был бы совершеннее.

Джинетте,

Луке,

Анне,

Франческе,

Паоло,

Марии,

которые разделили со мной риск моих приключений.

Ночь. Просыпаюсь в полной темноте с ощущением тоски и одиночества. Сознаю, что попал в беду, но не пойму, в какую. Где я? Наверное, в палатке на гималайском высокогорье с его разреженным воздухом и во сне сбился с учащенного ритма дыхания, едва не погибнув от удушья… Но нет. Это не Гималаи. Тогда, может, я в Антарктиде, где, не желая превратиться в ледяную статую, веду долгую борьбу с убийственным холодом — борьбу, настолько изнурившую меня, что я задремал и жестокий мороз сковал мне руки и ноги? Нет, это не Белый континент. Значит, я в штормящем океане цепляюсь за сломанный руль шлюпки не в силах больше противостоять злой судьбе? Нет.

Так где же я? Стараюсь не поддаться панике, хотя уже окончательно проснулся и отчетливо понимаю, что случилась беда. Осторожно передвигаю руку в надежде ощупью распознать то, чего не могу увидеть глазами. Осязаю тепло и пот. С тревогой пытаюсь нащупать одеяло, полагая, что сбросил его с себя во сне. Что же это такое? Неужели в сумрачной, враждебной мшистой сельве Амазонии я неожиданно прикоснулся к обнаженному телу индейца, подкравшегося ко мне, чтобы рассмотреть странную кожу белого человека, врага индейцев… или друга?

Должен же я в конце концов определить, где нахожусь, и сориентироваться в пространстве, иначе мной овладеет паника, как на вертикальной каменной стене в горах, когда вдруг исчезают точки опоры, а ты от страха теряешь самообладание, забываешь о координации движений и, зависнув на некоторое время в оцепенении над бездной, камнем срываешься вниз…

Стоп. Попробуй рассуждать здраво. И дыши, дыши. От страха перехватывает дыхание. Стараюсь отдышаться, будто вынырнул из воды. Понемногу дыхание восстанавливается, а вместе с ним приходит ясность мысли.

Я лежу распластанный на койке, мучительно жжет грудь. Ищу выключатель — свет поможет мне разобраться в происходящем. Так и есть: я на койке в больнице моего родного города Лекко, потому что сердце мое разорвано инфарктом. Наконец сознание проясняется, вновь вспыхивает огонек разума — неизменный проводник во всех внутренних перипетиях моей жизни. Он горел всегда, независимо от обстоятельств, полыхал на различной почве, зачастую неблагоприятной — враждебной и даже губительной. Теперь все изменилось, и мне самому придется решать, как быть и что делать в новой для меня, совершенно иной жизни.

Врачи считают, что мне уже не вернуться к прежнему, нормальному существованию; нельзя курить, нельзя есть сообразно желаниям. Чрезмерную жару экватора и чрезмерный холод полюсов придется забыть, поскольку и то и другое грозит смертельной опасностью. В ветреную погоду из дома не выходить (а я так люблю шагать навстречу крепкому ветру), и вообще надо изменить темп ходьбы. «Стало быть, я конченый человек?» — спрашиваю у врачей. «Отнюдь, — говорят, — просто вы человек, перенесший инфаркт».

Всякий раз, когда разные врачи повторяют мне свои предостережения, на которые, кстати, я нередко напрашиваюсь сам, дабы установить, сколь велика разница между ними, у меня возникает чувство протеста против этих чужих людей, пусть даже специалистов, стремящихся ограничить мою природную самостоятельность.

В 1965 году я вышел из больницы, пролежав там четыре года (несчастный случай в горах). За это время мне четырежды оперировали правую ногу, удалили селезенку, дважды безрезультатно пытались извлечь камень из почки. Врачи заявили тогда, что без селезенки, с засевшим в почке крупным камнем, с укороченной ногой, с оставшейся без сустава лодыжкой и остеомиелитом в большой берцовой кости я больше не буду таким, каким, по их мнению, должен быть альпинист, исследователь континентов, и все такое прочее. Но еще задолго до того, именно в горах, я понял, что не суставы носят меня, а страсть к жизни. И снова стал ходить в горы.

Четыре долгих года я прожил под знаком своей неполноценности, ничтожности. Подобное ощущение порой возникает у человека, родившегося или ставшего калекой. Доведенный до такого состояния, я вполне мог бы сломаться и превратиться в покорившегося судьбе профессионального инвалида, пользующегося сочувствием окружающих и услугами социального обеспечения, принеся ему в жертву собственную перечеркнутую жизнь. Чтобы вновь обрести способность уверенно передвигаться на своих ногах, вырваться наконец из плена больничной жизни, я стал прибегать к любой, пусть даже иллюзорной, возможности для достижения свободы. Обращался даже к целителям, которые, прикасаясь к моему телу, якобы сообщали мне «флюид жизненной энергии».

Я встал на учет в УНИТАЛСИ (Итальянская национальная организация по перевозке больных в Лурд) и вместе с тысячами болящих и скорбящих отправился в далекий путь к пещере чудотворной Мадонны. Сколько я увидел человеческих бед и страданий, сколько смирения и покорности… В Лурде я совершил омовение в святом источнике и вышел из него, как и все другие паломники, в том же физическом и моральном состоянии, что и до купания.

А теперь сломалось мое сердце. Месяц назад со мной случился инфаркт. Когда бы не это ужасное «физическое падение», я бы сейчас путешествовал где-нибудь, поднимался на какую-нибудь вершину в Гималаях. Впрочем, инфаркт — событие, вполне достойное быть уподобленным восхождению на Эверест. Но если вернувшийся с Эвереста становится великим человеком, то победивший инфаркт остается всего лишь человеком. Мне выпала в жизни счастливая возможность испытать и то и другое и понять, что выход из состояния неполноценности, словно из болезни, нищеты или невежества, заключается в стремлении стать просто человеком, таким, как все, и требует героизма, решимости и веры, какие были присущи великим конкистадорам.