Георгий Карпенко - Полюс. Неутоленная жажда

То, что мы опаздывали с подготовкой, я чувствовал печенкой. Антон был спокоен как танк и молчал в трубку. Я вспомнил, что год назад он был так же спокоен перед Полярным Уралом, но — надо отдать ему должное — тогда все же успел выполнить свои пункты по подготовке. Каждый день я находил его по телефону и въедливо вцеплялся в каждую позицию снаряжения. Он говорил, что ему обещали, называл сроки, но все это проваливалось на глазах. Раскладка продуктов, по которой мы со Славкой должны были все закупить, появилась только за три дня до вылета, и мне пришлось привлечь всю свою родню, чтобы к самолету успеть расфасовать и упаковать двести килограммов продуктов. Что-то менять было уже поздно, в последние дни можно было спасти далеко не все, а только основное, чем мы, с воспаленными от недосыпу мозгами, занимались вдвоем со Славкой.

Ректор Московского государственного университета сервиса Юрий Павлович Свириденко согласился нам помочь и сбросил эти намерения на своих замов. Университет гудел тысячами голосов самодостаточной молодости, когда я, продираясь сквозь этот шум, пытался решить вопросы своего Полюса. Я ходил из кабинета в кабинет в сопровождении начальника одного из департаментов университета — молодого, приятной внешности нацмена, по имени Игорь, который никак не мог понять, почему его не берут в экспедицию на Северный Полюс. Функционер, с непобедимой комсомольской хваткой, он считал, что в жизни нет преград, и уж, если он к двадцати пяти годам поднялся на такую должность, то Полюс — и вовсе не проблема. Думаю, он не поверил мне до конца, когда я рассказал ему, что без навыков и огромного желания у него ничего не получится. Мне все-таки удалось получить финансовую поддержку университета.

Мои систематические похождения в фирму «Галактика Инк.», которая занимается производством сублимированных продуктов и получила несколько медалей на различных выставках, закончились загрузкой в мои «Жигули» кучи коробок с легким, но энергоемким сублиматом. И тут же витаминная фирма «VITAMAX» сообщила, что не оставит нас в таком предприятии без витаминов.

Мой дом превратился в хранилище коробок, продуктов, снаряжения и мало подходящих для экспедиции предметов. Мысль, подобно взгляду, так же легко скользит по кучам снаряжения. Не решая вопросов, она все время возвращается к главным проблемам нашей экспедиции — нехватке финансов, неустроенности отношений с Антоном и уверенности во вмешательстве черных сил. Время вылета в Хатангу, ломая все наши планы, приближалось стремительно, почти с самолетной скоростью.

В день вылета в Хатангу, пока я бегал по аэровокзалу в поисках кассы по оплате багажа на чартерный рейс, Валерка Тимаков, с которым мы прошли все наши предыдущие экспедиции, в зале ожидания общался с Антоном и Славой. Я спросил о его впечатлении. Ответ мудрого Тимы подтвердил мои предчувствия: «Первый — „москаль“, ты с ним хлебнешь. Второй — нормальный».

В самолет набилось раза в полтора больше народу, чем было мест. Среди приблизительно пятидесяти человек, добиравшихся до Хатанги, были три экспедиции: корейская, финская и мы — русские. Виктор Боярский, курировавший корейскую команду, устраивал все дела и гарцевал в проходе. Он вел себя предельно правильно, и улыбка ни на минуту не покидала его лица. На мыс Арктический он вез нацеленную на автономное достижение Северного Полюса команду из шести корейцев, которую характеризовал как Национальная сборная Южной Кореи. По его словам, это были альпинисты экстракласса, взявшие в Гималаях все восьмитысячники, а в этом году переключившиеся на Арктику. Действительно, на их лицах было написано, что они собрались на великое дело. На их лицах я прочитал еще, что они решили быстро разделаться с Полюсом. То, что они в упор нас не замечали, говорило о том, что либо мы плохо выглядели, либо они слишком высоко себя оценивали. «А вот тот, толстый, руководитель экспедиции — второй человек Южной Кореи, после президента», — перекрикивая шум моторов, кричал мне Боярский. Получив эту информацию, я увидел снежные вершины и ужасные, но зачаровывающие километровые скально-ледовые сбросы, что ассоциировалось в моем представлении с высотным альпинизмом — эти захватывающие картины приходили ко мне всегда, пока я ходил на плотах, а позже на яхте, но, как и Полюс, я оставлял горы на потом. И еще мне вспомнился восточный участок БАМа, где мы строили мосты для трассы, а трудовая армия Северной Кореи рядом с нами валила лес и отправляла его на родину. Морозы стояли жуткие, мы были в валенках, полушубках, меховых рукавицах и мощных шапках под названием «год за полтора». Корейцы, в отличие от нас, были одеты почти по-летнему — в черную, одинаковую униформу — и обуты в резиновые калоши, надетые на носки. На груди у каждого был значок: круглое лицо Ким Ир Сена на фоне кумачей. Корейцы круглые сутки трелевали бревна, изредка подходили к костру, постукивали калошами о металлические ножки бочки, в которой горели дрова, и, не задерживаясь — отдыхать не полагалось, — возвращались к работе. И так — четыре года службы. Эта армия, обладай она приличным оружием, могла бы победить любого противника. И здесь, в самолете, мне стало ясно, что у нас появились достойные конкуренты. Боярский, стоя в проходе, уже общался с миниатюрной блондинкой, одетой в полярный комбинезон, после чего сообщил мне, что это финка, зовут ее Доминик, она пойдет на полюс с тремя подбросами, тренируется по шесть часов, три часа сна, потом опять шесть часов тренировки. Доминик была в команде Бернара.

Мы летели в зимней ночи долгие шесть часов, в самолете царил полумрак. Устроители экспедиций стояли в проходе, оставляя иностранцам право на сидячие места. Все шесть часов меня не отпускало беспокойство: о чем Бернар хотел переговорить со мною перед вылетом? Мне казалось, что это неприятное сообщение проявится в Хатанге и заставит нас возвращаться в Москву. На Бернара мог нажать Орлов, диктуя новые цены полетного времени, в этом случае мы оказались бы крайними. Но больше денег у нас не было. В последние дни я был во власти пессимистических настроений и, понимая это, не мог от них избавиться.

В Хатангу мы прилетели ночью и долго дожидались прихода машины, а потом сами разгружали самолет: видимо, буржуи посчитали, что это входит в оплаченные услуги. Я не ожидал, что погода может быть такой жесткой, хотя термометр в аэропорте показывал всего -38°. Ветер буквально резал лицо и пронизывал одежду насквозь. В морозной мгле подрагивали очертания домов. Шлейф дыма, мощно вырываясь из трубы котельной, отчаянно и обреченно несся параллельно горизонту и вдруг распадался на два густых хвоста. По небу бродили сполохи северного сияния. Где-то там, в полутора тысячах километров к северу отсюда, лежал мыс Арктический, начало нашего старта к Полюсу. Сам Полюс был еще на тысячу километров дальше. Жесткость погоды, которую мы моментально ощутили на собственной шкуре, заставила подобрать хвост нашему гонору. Бравада быстро слетела, на ее место холодным ужакой уже вползал страх. После ехали в кузове грузовика, верхом на вещах, своих и финки, потом заносили их в помещение, оборудованное французской фирмой под музей мамонта: летом на Таймыре Бернар занимался раскопками останков этих древних слонов. Расстелили спальники и легли на пол в большой комнате, стены которой были расписаны сценами из жизни мамонтов; они беспечно бродили по холмистой, поросшей травой местности. Один почти доставал до нас, лежащих в спальниках, вытянутым хоботом, приоткрывая нам внутреннюю его часть. Славка, самый догадливый из нас, сообщил нам о том, с какой натуры писался этот фрагмент. Французы не изменили себе и здесь, в чужой стране, оставались французами. Доминик и сопровождавшие ее журналисты ночевали в соседних комнатах.