Стивен Грэхем - Непознанная Россия

В тот вечер на Двине снова разыгрался шторм, он вызвал в памяти переживания, испытанные мною во время поездки в Кехту. Правда, на этот раз к колючему северному ветру прибавился сильный дождь и мы пристали к берегу, а там, позаботившись о лодке, накрылись парусом. Мы промокли насквозь и являли собой довольно жалкое зрелище. К тому же у меня, странника, естественно, не было одежды на смену. К счастью, меня выручил добрейший Алексей Сергеевич, и когда я затем явился в обществе, все нашли, что в яркосиних студенческих брюках и в подпоясанной ремнем русской рубахе я выгляжу вполне по-русски.

~

Глава 10

РЕВОЛЮЦИОННОЕ ЖИТЬЕ-БЫТЬЕ

Власти отпускают на каждого революционера в месяц по тринадцати рублей. Правда, тем, кто из крестьян, выделяют только восемь. Эти деньги предназначаются для оплаты жилья и провизии, и каждую зиму дают еще средства на платье. В Англии такой суммы не хватило бы и вполовину, однако жилье и питание в России весьма дешевы.

Ссыльные держат общий стол. Каждый по очереди готовит обед на десятерых и потому по утрам происходит большое переселение горшков, тарелок и ложек. Вполне принятый в их круг, один раз и я готовил для ссыльных. Стоимость обедов совсем небольшая. Первым блюдом обычно идет рыбный или грибной суп, а поскольку рыба водится в реке, грибы же в лесу, приходится платить только за приправы. На второе подают жареную рыбу либо тушеное мясо, на третье — кашу, оладьи, открытые пирожки. Такой обед стоит пенсов восемнадцать, от силы флорин, тем не менее ссыльные отнюдь не худеют.

В Архангельской губернии

молоко стоит 1 пенни за четверть

яйца 0.2-0.4 пенни за 1 яйцо

масло 7-8 пенни за фунт

говядина 4 пенни за фунт

ржаной хлеб 3-4 пенни за фунт

сыр 4-5 пенни за фунт треска (очень соленая и дурно пахнущая) 1-3 пенни за фунт

семга (в Архангельском порту) 4-5 пенни за фунт

рис 3 пенни за фунт

манная крупа 2.5 пенни за фунт

сахар 4 пенни за фунт

Ссыльные сами пекут хлеб, покупая муку оптом.

Снять комнату с обстановкой стоит четыре-пять шиллингов в месяц, а за отопление вообще ничего не берут. Да и за что платить, жгут-то ведь не уголь. А когда наступает очередь готовить, крестьянки охотно разрешают ставить в свои громадные печи студенческие горшки.

Симпатизирующие либеральному движению редакции лучших газет и журналов бесплатно и регулярно снабжают ссыльных своей продукцией, власти организуют бесплатные библиотеки и обеспечивают их черносотенной, по мнению революционеров, литературой. Тем не менее, на книги тратиться не приходится. Ссыльных бесплатно пользует официальный врач. В свете вышесказанного становится ясно, что средств, выделяемых властями, вполне хватает и вполне можно было обойтись и без подписки, произведенной пару лет назад английскими газетами в пользу этих людей.

Месячный бюджет революционеров выглядит следующим образом:

У тех, кто получает 13 рублей:

Плата за жилье 2 руб. 50 коп.

Стоимость обедов 2 руб. 50 коп.

Четверть молока в день 1 руб. 20 коп.

1 фунт хлеба 1 руб.

Чай и сахар 1 руб.

Стирка 50 коп.

Всего 8 руб. 70 коп.

Для ссыльных крестьян, получающих 8 рублей:

Жилье 2 руб.

Стоимость обедов 2 руб.

Стоимость молока 1 руб.

Хлеб, чай, сахар 1 руб. 50 коп.

Стирка 40 коп.

Всего 6 руб. 90 коп.

Многие крестьяне работают на земле и потому в состоянии прибавить к получаемому от властей.

По весне и осенью всем выдают по фунту на обмундирование. Но, поскольку условности здесь отсутствуют и ссыльные обычно ходят бог знает в каком тряпье, деньги в основном откладываются в чулок.

Я не смог скрыть удивления от всего услышанного. Тирания выглядела весьма умеренной.

"Верно, — ответил мне Алексей Сергеевич, — но вы сравните приятную и удобную жизнь в Москве с жизнью в здешних местах. Здесь мы не имеем другого общества, кроме общества мужиков, а они не лучше дикарей. И здесь нет театров, нет музыки, кроме нашего собственного музицирования, вообще никаких удовольствий".

Я последовал его совету и пришел к выводу, что власти послали этих молодых людей в ознакомительную поездку по России, России, которую они, как выяснилось, совсем не знают, да еще и оплатили расходы. Царь полагает себя отцом народа и, действительно, подобное устройство дел выглядит вполне патриархальным. Родительский авторитет часто бывает излишне суров, однако, молодая Россия еще так юна и неразумна, что и не стоит давать ей ключи от дома. Через много лет тысячи туристов добровольно посетят те места, куда сейчас ссыльные попадают по принуждению, вот тогда мир узнает, что представляет собой Россия, какой она была, эта бескрайняя, населенная миллионами людей темная страна.

~

Глава 11

ДЕРЕВЕНСКАЯ ДРАКА

Лявля, 2 июля по старому стилю

Холодный, дождливый день. Мельницы похожи на промокших, съежившихся солдат-великанов. Безнадежное, мутное небо, а ветер свистит и воет. Мрачные коровы недвижно возвышаются посреди деревенской улицы, а вокруг ни живой души. О, этот дождь! Я понимаю, почему в таких местах тоскуют и пьют, пьют и тоскуют. Пока не наступит время урожая, работы в деревне немного, на два-три часа в день, а винная лавка открыта с десяти до пяти. Я бы и сам пристрастился к водке, попади в такие условия.

От писания меня оторвало чье-то визгливое пение. То пел промокший до нитки пьяница Калмык, в алой рубахе, с непокрытой головой. Любопытный, чисто деревенский тип. Калмык — прозвище, связанное с его внешностью. Несмотря на вечную нетрезвость, в лице Калмыка читается ум.

Вот что он поет:

Уродилась я, девица, красива,

Красива, да бедна, плохо я одета, —

Никто замуж не берет

Девицу за это.

Пойду с горя в монастырь,

Богу помолюся,

Пред иконою святой

Слезою зальюся.

Не пошлет ли мне Господь

Той доли счастливой?

Не полюбит ли меня

Молодец красивый?

И какой же похоронной тоской веет от мелодии, выпеваемой, вернее, выкрикиваемой хриплым голосом. Но Калмык вполне счастлив, ему не препятствует быть счастливым даже этот сырой день. В его залитых водкой глазах округа расцвечена яркими красками. Сомнительное счастье.

Вчера у Калмыка приключилась большая драка. Вот как все произошло. С "неправедной" стороны реки, из Кехты, прибыл человек, подговоренный полицией затеять ссору с крестьянами. Поначалу он напал на реке на пожилого лодочника и чуть не до смерти избил его сосновой дубиной. Полиция давно имела на старика зуб, он как-то помешал им получить взятку. Семидесятилетний седой бородач и двадцатипятилетний головорез дрались, как дикие звери, но все-таки старость не выстояла против молодости. Полиция отволокла рухнувшего на землю старика в тюрьму — местный "клоповник", как называют ее революционеры. Хулиган же пошел дальше, ища, с кем бы еще подраться. Тут ему на пути попался Калмык, распевающий во всю глотку: