Михаил Заплатин - В чертогах Подкаменной Тунгуски

— Земля-то, наша матушка, жирная. Эко место, сколько растет тут всякого добра, — говорит Щеголев.

У Щеголева шесть взрослых сыновей и не перечесть внуков. Эта семья, видимо, не чувствует себя оторванной от жизни. Благодаря радиоприемнику она в курсе событий, происходящих в стране и в мире. Музыка всегда звучит в этой избе. Охотники иногда посещают ее и находят здесь приют. Караваны, везущие весной грузы в Ванавару, тоже останавливаются здесь.

Обитателей таких домиков в таежной глуши называют кержаками, староверами, старообрядцами. Возможно, еще многие из них верят в бога — это их дело. Не это главное. Живя в отдаленных частях тайги, они прекрасно изучили свои глухие районы, давно освоили охотничьи угодья, и теперь они активные поставщики ценной пушнины, ягод, кедровых орехов, Поэтому государство помогает им, снабжает всем необходимым.

Кроме того, многие из староверов помогают геологам находить полезные ископаемые в самых сокровенных таежных уголках. Они прекрасные проводники и следопыты, участники многих экспедиций.

После двух-трех выпитых стаканов Губенко встал из-за стола:

— Братва, пора плыть дальше.

Сплавщики с заметным трудом поднялись со своих стульев, слегка покачиваясь, вышли из избы.

— Вот так брашонка! — сказал Григорий.

— Ну, сидеть нам опять на камне! — пошутил кто-то. — Вельминский порог на носу!

Провожать наш караван вышла вся семья во главе с бородатым хозяином. Дочь старика, с длинными косами, в небрежно накинутом на голову платочке и цветастом платье, застенчиво поглядывала на наших парней. Те также, стесняясь, украдкой бросали на нее взгляды.

Сердечное прощание — и мы отплыли. Скоро одинокая изба, со стоящими на берегу ее обитателями, скрылась за поворотом реки.

Перед Вельминским порогом мы снова причалили к берегу. Гриша Губенко отправился обследовать фарватер. За ним следовал Лука. Не вытерпел и я: решил поучиться у сплавщиков. По руслу торчали камни, но по средней части порога, где довольно хороший слив, можно, пожалуй, провести караван.

Снова трепетное чувство перед возможной опасностью; караван стремительно проносится по сливу.

Миновав небольшую Майгунскую шиверу, к вечеру мы подплыли к длинному лесистому острову Кукуй и уже в сумерках пристали у пустынной деревни Кузьмовки.

Люблю я утро в тайге, в глухом лесу, где воздух чист, холоден и насыщен запахом хвои. Иным нравится раннее утро в городе, пустынные, подернутые дымкой улицы. В этом, конечно, есть своя прелесть. Но что вы поделаете со мной — не лежит мое сердце к городу, мне кажется, что даже утренняя дымка там напоена отстоявшимися за ночь выхлопными газами от автомашин.

Человеку надо обязательно жить вблизи лесов. Мы убеждаемся в этом слишком поздно, когда вся наша жизнь уже прожита в городе. От пожилых горожан можно часто слышать возгласы сожаления: «Ах, как я был глуп — не поехал в свое время жить и работать в село!» И на склоне своих лет эти люди начинают тянуться к лесу, к природе, стараясь наверстать упущенное...

Эти мысли владели мной, когда на другой день рано утром мы плыли вниз по реке.

Речные берега здесь однообразны. Но ярко разукрашенная осенью тайга радовала глаз. На склонах небольших возвышенностей вдали от берегов желтели березы и лиственницы, краснели осины и черемуха. На этом золотом фоне с красными пятнами четко выделялись шапки вечнозеленых кедров. А над всем этим лесным ковром сияло чистое осеннее небо.

Я сидел в катере рядом с Григорием.

— Послушайте, Михаил Александрович, — сказал вдруг Гриша, — чего вы живете в Москве? Ехали бы в Сибирь, а?

Я был застигнут врасплох. Что я мог ответить Григорию? Конечно, у меня определенная специальность, я крепко осел в столице, но... ведь все это ложь, которой больны многие. Сибирь тянет меня к себе, и, если бы я очень захотел переехать сюда жить, я бы, конечно, это сделал...

Губенко продолжал:

— Вот построили бы в селах жилые дома с теми же удобствами, как у вас в Москве, народ ни за что не тянулся бы в город.

— Гм... Может быть, — согласился я.

— И еще: если бы наши села так же хорошо снабжались, как большие города, разве уезжали бы отсюда люди?

— Гриша, а почему же вы-то не перебрались в город?

— Ну что вы! Не могу я там, не моя это стихия.

— Наверно, все-таки дело еще и в убежденности человека. Вы убеждены, что более полезны здесь, а не в городе. Побольше бы таких людей на селе, как вы!

— Побольше бы желающих переехать из городов в села! И нам легче стало бы тогда.

Григорий показал на бесконечные зеленые увалы по берегам. Там тянулись леса, леса, леса...

— Посмотрите, сколько зелени, сколько здорового, чистого воздуха! Ехали бы сюда горожане, набрались бы они здесь здоровья!

Перед самым устьем природа поставила на пути Подкаменной Тунгуски последнее препятствие — так называемые Щеки. Река здесь вдруг резко сузилась, с обеих сторон ее обступили скалистые утесы. Она снова обрела облик горной реки.

В самом начале Щек на левом берегу высится ряд невысоких каменных столбов. Особенно выделяются два довольно оригинальной формы. Возле них из тайги вытекает маленький, но очень шумный ручей с каскадами, напоминающими миниатюрные водопады.

Правый берег похож на разрушенные ступени гигантской каменной лестницы, постепенно поднимающейся к скалистой отвесной стене, увенчанной частоколом фантастических каменных фигур.

Река делает здесь очень крутые повороты. Временами она так круто уходит в сторону, что противоположный берег как бы преграждает ей путь.

Вертишь головой и ничего не можешь понять: то ли вправо ушла река, то ли влево или совсем исчезла под землей!

— Вы знаете, как говорят эвенки про это место? — сказал Григорий. — «Река кончался, земля начался...»

Но вот наш катер поворачивает вправо, и мы снова видим сжатое утесами русло Тунгуски.

— Снимайте: это последние скалы на реке, — предупреждает Губенко.

Позднее я убедился, что Щеки — самое живописное место в низовьях Подкаменной Тунгуски. Здесь река как бы шлет прощальный привет путешественникам и напоминает им: посмотрите последний раз на мои берега и запомните меня, Подкаменную!.. А дальше снова низкие берега, простор и ширь речная...

Завтра будем на Енисее, — говорит Григорий. — А теперь надо бы местечко для лагеря выбрать.

— Мой последний лагерь... — произнес я задумчиво. — Давайте причалим здесь.

Гриша посмотрел на утесы Щек и сказал:

— Место красивое, но для привала не годится: на берегу голый камень, за дровами высоко, ни дичи, ни рыбы. Без рыбалки да охоты какой лагерь!..