Дмитрий Быстролетов - В старой Африке

Через четверть часа выглянуло солнце, лес расправил свой наряд и заблистал новой красотой. Что же случилось с отрядом?

Из кустов вынули три исковерканных трупа, избитых камнями, исколотых и распоротых сучьями. У одного носильщика позвоночник был переломлен так, что труп сгибался, как резиновый. Пяти человек не было, и напрасно люди кричали, звали, обследовали местность далеко вниз и ждали потом до вечера. Из двадцати четырех человек в живых, кроме ван Эгмонда, оставалось шестнадцать: капрал и пятнадцать носильщиков, в том числе великан Тумба. Все получили легкие ушибы и ссадины, но серьезно никто не пострадал. Оставшиеся сохранили способность двигаться, и караван утром мог тронуться дальше.

Потери в снаряжении были не менее значительными. Гай тщательно обыскал все кусты под горой, но все, что судьба им оставила, было найдено вблизи, до изгиба: первый мощный удар воды поднял тюки и ударил их о кусты на месте, где овраг резко поворачивал в сторону. При этом всплеске спасся Гай и остальные, а тюки даже не развязались: вода просто вдавила их в плотную зелень. Но люди и тюки, обогнувшие место изгиба, погибли: далеко внизу, среди мокрой зелени нашли не только изуродованные трупы, но и отдельные вещи — банки со спичками, концентратами, глюкозой и солью, коробки с патронами, ружья. Три четверти имущества было потеряно, но самое ценное сохранилось. Экспедиция могла существовать, могла идти вперед. Теперь главное заключалось в форсировании марша, потому что людей осталось больше, чем запасов. Гай беспрерывно ощупывал болтавшуюся через плечо сумку с инструментами и компас на шее: раз сохранилось это — значит, сохранилась и жизнь. Возвращаться обратно было далеко, сворачивать в сторону — опасно, ведь ему дали не общую карту, а вырезку в виде ленты, на которой был отмечен маршрут и ничего больше, ни одного упоминания о человеческом жилье.

Вечером Гай собрал людей и через капрала объяснил им положение. Вещи перепаковали так, чтобы каждый мог получить свою долю груза. Трупы оттащили в кусты.

Когда все поели, Гай приготовил себе мягкое ложе и лег. Мысли теснились в голове, обгоняя друг друга: об ускорении марша, о необходимости усилить поиски дичи. Они приближались к болоту, где будет птица.

Кто-то тронул его за плечо. Гай открыл глаза. Тумба.

— Бвана, где ящик?

— С патронами? Зачем они тебе? Великан нетерпеливо отмахнулся.

— Где маленький живой человек? Гай засмеялся. Дети!

— Иди спать, Тумба!

Он повернулся и закрыл глаза. Так вот, завтра… Снова рука на плече, на этот раз она тяжелая и твердая.

— Бвана, где маленький человек, который наша жизнь? Где?

Большие черные глаза смотрели в упор, возбужденно и требовательно. За спиной великана торчали головы других носильщиков и капрала. «Весь лагерь на ногах. Что за черт…» — мелькнуло в голове Гая.

Он сел и заговорил спокойно, с улыбкой:

— Представления больше не будет! Пластинка унесена водой, потому что тюк раскрылся, ящик выпал из него и был разбит. Ложитесь спать!

Но люди не двигались с места.

— Ящик не надо, — заявил Тумба. — Надо маленький человек. Ты говорить — мы жить, пока он жить. Ты сам говорить. Где он?

Вокруг Гая плотное кольцо людей. «Самое скверное — капрал среди них, — думал он. — Тянет шею из-за спины, дурак, вместо того, чтобы протиснуться вперед и стать с оружием рядом со мной!»

Спокойно Гай растолкал людей и нашел в кустах разломанный ящик. Показал его, разломал совсем и вынул пружину. Объяснил значение пружины и зубчатых колес. С размаху бросил дощечки в огонь костра, а механизм — обратно в кусты. Вытер руки о штаны. Сунул в рот сигарету.

— Ну, поняли? Все! Спать! Капрал, уложи людей! Живо! Гай повернулся было к своему ложу, но Тумба опять шагнул вперед.

— Маленький человек умирать? — спросил он громко. — Он тонуть?

— Его не было, Тумба! Слышишь! Не было! Ты видел пружину? Была только пружина!

Носильщики смотрели из темноты, их глаза светились красным светом от пламени костра. Потом все понуро разошлись и покорно легли на землю.

Гай смертельно устал от хождения по камням… От катастрофы… От своей оплошности… Лежа на груде листьев, он глядел в темноту. Вскоре вой гиен и тявканье шакалов возвестили, что трупы обнаружены. Лесные похороны начались.

Жгучая боль за погибших… Жгучий стыд за свой промах.

Потом мысли естественно переключились на будущее. «Получен жестокий урок, — думал Гай. — На моей ответственности еще шестнадцать человеческих жизней, и я учту случившееся!» Он давал себе клятвы, самые торжественные и страшные, — быть более внимательным и человечным… Пытался закрыть глаза, но это не помогало: мертвые встали перед ним.

С горьким чувством Гай ковылял впереди своего поредевшего отряда, вновь и вновь обдумывал случившееся. Конечно, он сам виноват, что поддался слабости. Вместе с тем вчера произошло еще что-то другое, тоже очень важное: первые признаки падения дисциплины. Люди замялись, не сразу выполнили распоряжение, потом подчинились, но явно неохотно. Это было вчера. Ну, а что может случиться завтра? Ой, как скверно… А если бы они продолжали шуметь? Если бы начался бунт?

Гай не знал, что думать.

Прыгнув с высокого камня, перегруженный носильщик Жан сломал себе ногу. Камень был повыше, чем тот, где Гай заклинил свой сапог, нога была голая, сапог плотно не облегал и не поддерживал ее, и на голову давил тюк. Объективно все это было просто, как выеденное яйцо. Ну, а что дальше? Тащить раненого на носилках? Бамбук в горах не растет, пришлось ломать шесты из сучковатых ветвей, а кресло мастерить из лиан. Все это сильно увеличило вес носилок и уменьшило удобство переноски на голых плечах, да и прыгать по камням или продираться сквозь заросли с такой длинной ношей оказалось почти невозможным. Как ни старались носильщики координировать свои движения, все же раненый Жан несколько раз выпадал из лиановых качелей. С другой стороны, вес пяти тюков при перераспределении груза так увеличил нагрузку десяти носильщиков, что они не могли передвигаться как следует. Караван с большим напряжением сил продвинулся километров на десять и остановился. Сделали привал. Капрал убил трех обезьян, и так как негры не едят обезьяньего мяса, считая это грехом, то капралу пришлось пустить в дело пинки, и он силой принудил людей разобрать свои порции.

Когда стемнело и все улеглись спать, Мулай отозвал Гая в сторону. — Бвана! — начал Мулай, глядя на начальника детскими и свирепыми глазами. — Ты помнишь ребенок? Ты день держать двадцать пять человек за один ребенок. Зачем? Носильщик ходить за куст, ребенок душить, сидеть до вечера. Тебе говорить — дать мать. Ты знать это?

— Подозревал.